Я едва не рухнул на ландыши. После всех часов, проведенных в кинозале, ошибиться я не мог. Неуловимый Сойка. По пальцам перечесть, кто из всего отдела когда-либо видел его, а вот я постоянно на него натыкаюсь — у «Ледса», на улице, в кабаре, — и вот теперь князь тьмы наконец беседует с начальником отдела. Как описать, какое это произвело на меня впечатление? Это все равно как если бы из бумажника мистера Макмиллана выпал билет члена коммунистической партии; как если бы Эдгар Гувер оказался переодетым «Счастливчиком» Лучано. Я стоял, наблюдая эту сцену, как мальчишка на фабрике леденцов. Бог знает, сколько я простоял, остолбенев от изумления. Присутствие К.Х. потрясло меня, но появление Сойки заставило забыть о К.Х.! Как-то раз Долби сказал мне: «Мы движемся с разных концов к одному и тому же выводу». До какой степени можно ошибаться? Я вспомнил двух мужчин, которых увидел из окна ресторана «Террацца». Сомнений нет, это были Сойка и Долби.
Уотерман последовал за мной по дорожке, и я, протянув руку, помог ему не наступить на ландыши. После яркоосвещенной комнаты, куда я таращился, темнота накрыла меня сбивающим с толку покровом пустоты. Из него высунулась пахнувшая мылом рука и зажала мне рот, а что-то очень острое проткнуло «цельнокроеную» спинку моего пиджака. Я оцепенел и замер.
— Это Мюррей, сэр, — произнес мне на ухо голос, и я подумал: «Сэр? Самое подходящее время для соблюдения формальностей».
Я вспомнил Ворона, похищенного нами неподалеку от сирийской границы, и о том, как озадачили меня слова Долби: «Простите, сэр», когда он сделал ему укол. Возможно, когда тебя хотят — как там выразился Долби — «убрать», всегда говорят «сэр».
— Сейчас я убираю ладонь, сэр. Не кричите, иначе мы оба пропадем.
Я кивнул, но Мюррей принял это за попытку вырваться и, инстинктивно вывернув мне руку, крепче зажал рот. Где же, черт бы его побрал, Уотерман? Давай зарабатывай свои двенадцать гиней, не переставал думать я, — но он как сквозь землю провалился. Мюррей потихоньку отвел меня от дома и наконец совсем отпустил. Первым заговорил он:
— Вы ходили по инфракрасной сигнализации.
— Я должен был предположить, что дом не настолько доступен, как это кажется, — сказал я.
— Сейчас мне нужно вернуться туда, но… — Он колебался.
Я много чего хотел узнать, но был не в том положении, чтобы добывать признание, однако наклонился к нему и проговорил:
— Послушайте, Мюррей, какие бы странные вещи тут ни происходили, вы знаете, что все люди в этом доме подпадают под закон о государственной измене. С этого момента вы будете выполнять мои и только мои приказы, иначе станете врагом правительства ее величества. — Мюррей молчал. — Вы что, не видите, дружище? Долби продался, а может, много лет был двойным агентом. В мою задачу входила проверка этой информации. В Хаслмере у меня пять отрядов полиции — что бы ни случилось, игра окончена. Я даю вам шанс, Мюррей, потому что знаю: вы завязли в этом не так глубоко, как остальные. Идемте со мной сейчас и помогите мне собрать необходимые данные. Со всей этой братией покончено.
Я умолк, мое воображение иссякло: я уже готов был сказать, что карта бита.
— Моя фамилия Харриман, — сказал Мюррей. — И я подполковник особого отдела разведки, и это вы должны временно подчиняться моим приказам. — Его голос отличался от голоса того сержанта Мюррея, которого я знал. Он продолжал: — Сожалею, что вам пришлось столько перенести, но сейчас вы должны уехать отсюда. Мы отнюдь не вне опасности. Взять Долби — ничего…
Именно в этот момент Уотерман хватил его гаечным ключом.
Я посмотрел на Мюррея, или Харримана, или кто уж он там был, и ясно понял, что должен делать. Я должен убраться отсюда. Трудно сказать, что предпримут Долби и компания, когда обнаружат своего бесчувственного друга, лежащего головой в петуниях. Уотерман, простая душа, был теперь связан со мной соучастием в моих деяниях.
— Я правильно поступил, шеф? — спросил он три раза.
Я ответил, что он действовал блистательно, но изобразить энтузиазм было трудновато. Хотя Уотерман сделал именно то, к чему подготовился по моей просьбе. Мы оттащили Мюррея в цветы повыше.
Я приготовился просидеть в машине Уотермана не один час, но не прошло и десяти минут, как мы увидели: открылась входная дверь и включились фары автомобиля. Это был большой автомобиль, и когда он ровно покатил по дорожке, фары чиркнули по бесчувственному Мюррею. Мы оба затаили дыхание, но, полагаю, увидели его только потому, что знали, где он лежит. Долби вернулся в дом, а большой «роллс» выехал на дорогу и двинулся в сторону Лондона.
Читать дальше