Инна Булгакова - Смерть смотрит из сада

— Правда странно, — согласился Саша с удивлением. — По идее она в кустах сидела.

— Ты об этом догадался и на лужайку пошел?

— Нет, откуда догадаться, я всегда честно играл, не подглядывал. — Саша помолчал, потом прошептал едва слышно: — Что-то мне не по себе, страх берет.

— Интуитивный страх, — подхватил математик в азарте. — Ты подходишь к кульминации убийства. Сосредоточься: тихий летний вечер — вот как в прошлую пятницу, — детские голоса смолкли…

— Голоса! — воскликнул Саша в волнении, зашевелился, кажется, сел на кровати.

— Что-что?

— Тихо, не сбивайте. — Он встал, подошел к стеллажам (было почти не видно, но угадывалось по его движениям), прижался к книгам, принялся считать вслух: — Раз, два, три, четыре… — досчитал до двадцати, умолк. — Я считал дальше, несколько раз по двадцать.

— Почему?

— Голоса. Да, я слышал голоса и боялся выходить.

Ужас, прозвучавший в его шепоте, внезапно передался математику, и он воскликнул громко:

— Чьи голоса?

— Тихо!

— Вы с Анной слышали голоса в кабинете!

— Не те, Иван Павлович, мама уже тринадцать лет как на кладбище.

— А он жив!

— Тихо! Может, все не так и драматично, может, я просто боялся помешать маме.

— В каком смысле?

— Она перед днем рождения сказала — мне, по секрету, — что у меня будет отец.

— Почему по секрету? Она и отцу сказала.

— Ну, со мной как бы игра такая, чтоб мне было интересней. Дети любят всякие тайны.

— Взрослые тоже. И как ты к этой новости отнесся?

— Я ужасно хотел, чтоб мама вышла замуж, хотел отца. — Саша помолчал, вспоминая. — Дедушка был тоже рад.

— Значит, ты слышал голос жениха у колодца и боялся помешать.

— Не знаю. — Саша опять растянулся на кровати. — Эту паузу в игре перед поисками я сейчас вспомнил под счет до двадцати. Вот я выхожу, кидаюсь к маме… потом кровь, кто-то меня хватает и тащит на веранду.

— Кривошеин.

— Он. С тех пор я его просто не выношу.

— А Николай Алексеевич действительно разговаривал с Полиной на лужайке.

— Он не похож на убийцу.

— А кто похож? Ну, что молчишь?

— Иван Павлович, я не хотел при Анне рассусоливать сладострастную тему. Вы не должны ревновать ко мне вашу Юлю, она купалась отдельно, за кустами, потому что на ней не было купальника. Так она объяснила.

— Да Бог с ней.

— Вы ее больше не любите?

— Что за вопрос! Тебе-то какое дело?

— Мне ее жалко.

— Чего жалеть? Она свободна. И таких, как я, найдет…

— Таких не найдет.

— Ну уж. Твой дедушка прав: надо жить настоящим, не оглядываясь на прошлое и не загадывая о будущем.

— Вы непоследовательны: вы разгадываете убийство в прошлом, чреватое будущим.

— Только потому, что оно угрожает настоящему. И я разгадаю.

— Зачем вам это дело?

Иван Павлович беззвучно рассмеялся.

— Задеты мои аналитические способности.

Абстрактный этот пассаж, очевидно, утомил раненого, проскрипела кровать, и упала тишина.

— Саша, спать иди ко мне.

— Я не сплю.

— Анна говорила: тебе снится кошмар.

— Уже не снится.

— Будто бы ты мертвый.

— А, это раньше, был у меня такой любимый сон: в раскрытой могиле лежит мой труп.

— Есть научное толкование снов…

— Зачем? Мой сон иссяк.

— Но он сопровождал тебя с детства. Видишь ли, я сейчас вспоминал прощание с твоей матерью в гробу, как Александр Андреевич сказал: «Мой мальчик не виноват». Я тогда воспринял: не виноват в трагической случайности. А теперь думаю: он догадывался о преступлении и все эти годы искал убийцу. А когда нашел, то погиб.

— Это наверняка так и есть, дедушка был этим одержим. А со мной не откровенничал, боясь вовлечь меня в поиски. Он и журналиста усыпил — помните, в интервью? — отозвавшись о моем отце благожелательно, потому что всех подозревал, всю ту компанию. Я почему начал сам поиски после его смерти? В пятницу на кладбище у него вдруг вырвалось: «Как хороша земля в летний полдень! Не могу себе простить…» Я удивился, пристал с вопросами, деда сказал загадочно: «Уже тринадцать лет кое-кто безнаказанно наслаждается жизнью». Я даже Анне это не рассказывал — чего лишний раз пугать? — только вам.

— Правильно сделал. Думаешь, там, у могилы, Александр Андреевич догадался окончательно?

— Ведь он еще утром кому-то звонил, условливался, ждал.

— И как, по-твоему, он поступил бы, будь у него возможность?

— Хоть он и полюбил Библию, думаю, у него б рука не дрогнула.

— Да, Вышеславский был сильной личностью, — согласился математик. — Но, будучи ученым, он, наверное, искал твердых доказательств вины и вступил в дискуссию с убийцей — вы с Анной слышали их голоса, — и тот сумел перехитрить его.