Инна Булгакова - Смерть смотрит из сада

— Не придуряйся, ты прекрасно помнишь Анну.

Юлия рассмеялась:

— Он меня ревнует, представляете?

— Наверное, он вас любит.

— Само собой. Ты сказал: никаких тайн. Так вот, он с ума сходит из-за вашего Саши. Представляете?

Анна посмотрела на математика. Он загадочно улыбался.

— А меня не желает даже слушать, — продолжала Юлия. — И как вы думаете, из-за чего?

— Оставьте меня с вашими пошлостями! — сорвалась Анна, но не ушла. — Из-за чего?

— Помните тот вечер, как мы с вами познакомились?

— Да уж не забуду. В четверг.

— Из-за того, что мы ходили с Сашей купаться.

— Правда, Иван Павлович?

— Истинная правда.

— Знаете, Юля, если это так умопомрачительно для вашего любовника, могли б и не ходить.

— Да все случайно получилось! У меня сигареты кончились, я отправилась в «комок» на станцию. Тут Саша догоняет в роще, говорит: «Духота жуткая, не хочешь окунуться?» Вот и все.

Анна насторожилась.

— Вы ходили на станцию?

— Да нет же, у Саши были сигареты.

Вдруг он появился на закатной сцене, с забинтованным горлом, сказал хрипло:

— Тут, кажется, склоняют мое имя.

Анна бросилась к нему, усадила в кресло, встала за спинкой, положив руки ему на плечи, полыхавшие жаром сквозь майку: сразу почувствовала себя защищенной… от кого? от чего?.. ведь она посторонний зритель в это странной трагикомедии. Странной — потому что математик никак не производил впечатления патологического ревнивца. Впрочем, смутно чудилось ей, будто в этом спектакле, длящемся уже три дня, все (и даже она сама) играют не свои роли.

— Саш, что у тебе с горлом? — спросила Юлия.

— Простудился у колодца. Иван Павлович, в данном случае ваша подружка чиста и невинна. Как джентльмен без страха и упрека, могу поклясться на Библии.

Наверное, всем троим представился запачканный кровью фолиант, потому что они переглянулись. Иван Павлович заметил рассеянно:

— Забавно, что западный мир клянется на книге, в которой категорически запрещены клятвы. Я счастлив, дорогая, что ты невинна. Однако собирай вещи, тебя ведь ждут.

Юлия встала, раздавив окурок в пепельнице.

— Тебя подводит твое развращенное воображение, — потаенная злоба прорвалась в нежном голоске; красотка тут же спохватилась, вдруг сугубо эротическим движением села к любовнику на колени, коснулась губами его губ. — Иван, прости.

— За что? — Он освободился, встал. — Не за что, любимая.

— Я знаю, почему ты желаешь от меня избавиться! — выпалила она яростным шепотом.

Саша вмешался умиротворяюще:

— Юль, Иван Павлович, дело выеденного яйца не стоит.

Математик схватил Юлию за руку, экстравагантная парочка спустилась в сад и исчезла в темнеющих зарослях, прозвенев на прощание женским голоском:

— Саша, мне тебя очень жаль!

Ребята глядели вслед. Саша пожал плечами.

— Вот психи, а?

— Да ну их, — отозвалась она равнодушно. — Пойдем, фельдшер сказала тебе лежать.

В большом зале стоял золотистый полумрак, в котором старая стильная мебель казалась чуть ли не дворцовой; он лег на жесткий диван, не отпуская ее рук, не сводя горячечного взора.

— Анна, ты-то мне веришь?

— Ах, конечно. Знаешь, меня никто не называл: Анна.

— Тебе нравится?

— Ужасно. Так по-взрослому. — Она вздохнула. — Все запутанно и загадочно, даже ее появление тайной отдает.

— Юльки, что ль? Совсем мужик голову потерял. И было б из-за кого!

— А ты?

Саша расхохотался.

— Из-за этой девки?

— Не обзывайся!

— Терпеть не могу развратных людей, я тебе уже говорил. — Мне все равно не нравится…

— Мне она не нравится, а ты… как ты сказала: ужасно! Его ревность совершенно иррациональна.

— Да? Мне он кажется таким рационалистом.

Вспыхнул верхний свет в старинной богатой люстре, оба вздрогнули, хозяин сел в кресло напротив дивана.

— Саша, у тебя был в детстве приятель Ромочка?

— Нет… точно нет. А что?

— Свидетели подсказали, что ты играл в прятки («Вышел месяц из тумана…») с каким-то Ромочкой.

Лицо Саши на белоснежной подушке напряглось в болезненной гримасе.

— Не помню.

— Ну хорошо. А вообще своих детских друзей помнишь?

— Всех. Все местные. Этот-то откуда взялся?

— Неизвестно. Некая семья присутствовала на твоем дне рождения. Муж, жена и ребенок. Судя по всему, не из Вечеры, Кривошеины бы знали.

— Может, муж — сослуживец дедушки?

— Софья Юрьевна этого не подтвердила.

— И вы думаете, тот Ромочка маму убил?

— Да ну. Просто был слабый шанс, что ты, услышав его имя из детства, из того дня, сможешь что-то восстановить в памяти.