Елена Арсеньева - Ее звали Лиза

— Не ваше дело, — буркнул Эдик Карнаков.

Алёна подумала и согласилась. В самом деле — не ее. Да и неважно это.

Вдруг пасмурное чело Эдика осветилось.

— Слушайте, а ведь вы плащик сдали в гардеробную, — вкрадчиво проговорил он. — Что, если мы сейчас вызовем тот самый наркоконтроль, о котором вы говорили? Вдруг в кармане вашего плаща найдут пакетик с «дурью»?

Ого, востер мальчик! Ловит идеи на лету! Далеко пойдет… если милиция не остановит, как говорилось в какой-то старой прибаутке.

— А у вас что, пакетик приготовлен был заранее или вы вообще на всякий крайний случай его с собой имеете? — с невинным видом спросила Алёна. — Для вашей собственной необходимой дозаправки?

— Ехидная вы дамочка, однако! Но ведь скандалы не только вы с вашим «Карьеристом» раздувать умеете, не только вы. И другие газеты есть! — тоже начал улыбаться Эдик. — Известная писательница, а…

— Ага, — кивнула Алёна, — все же вы признали мою известность. А не далее как позавчера говорили, что не знаете такой!

Она улыбалась самым беззаботным образом. А между тем в словах его была, как говорится, своя сермяга. Насчет газет — любительниц скандалов…

— Известная писательница, значит, а по ночам с молодыми любовниками время проводите, газовое оружие применяете. А еще может вдруг выясниться, что наркотой балуетесь… — сообщал черноглазый Эдик один за другим интересные факты биографии Алёны. — Представляете, каким дерьмом вас обольют, а? В ваши-то годы — да с мальчиками-красавчиками…

— Уверяю вас, Эдик, — холодно произнесла Алёна, окидывая собеседника взглядом с ног до головы, — я чрезвычайно разборчива.

Ну да, это она умела! Как влепит иной раз… наша героиня называла это так: поставить человека на место. Вот только Эдик на отведенном ему месте стоять не пожелал — лицо его исказилось ненавистью. Еще бы, всю жизнь считал себя неотразимым, а тут… Нет, они, неотразимые, такого не любят!

Вне себя от ненависти, Эдик так и ринулся на Алёну. Она отпрянула, наткнулась на стул, чуть не упала и, чтобы удержать равновесие, взмахнула сумкой… Сумка вылетела из ее рук и шлепнулась на пол… Почему-то ридикюльчик оказался открытым, и из него вылетели и разъехались по кабинету многочисленные предметы: косметичка, кошелек, другая косметичка, в которой Алёна держала паспорт, дисконтные карты и кредитки, а также еще расческа, тюбик с кремом для рук (он был большой и не помещался в косметичке), связка ключей, пять гелевых ручек (писательница наша была дама запасливая), оранжевая тетрадка в клетку полиграффирмы «Апельсин», которую Алёна носила вместо блокнота, и вдобавок нечто тяжелое, завернутое в пластиковый пакет. Последнее «нечто», прокрутившись на полу, подъехало к ногам Эдика и остановилось. Пакет от удара прорвался, и на свет божий высунулась черная рукоятка пистолета.

Рубчатая, само собой…

— Лиза! Фрейлейн Лиза!

Голос долетел словно бы издалека. Не вдруг Лиза осознала, что голос ей знаком.

— Черт бы тебя подрал, — тихо, но со звенящей ненавистью проговорил Петрусь. — Да ведь это Вернер!

А ведь и правда… Лиза повернула голову и с недоумением уставилась на Алекса, выскочившего из открытого автомобиля и махавшего ей портфелем, который держал в руках. У него был усталый вид, но улыбался он широко и радостно.

— Какая счастливая встреча! — сунув портфель в открытую дверцу машины, он схватил Лизу за руку и поцеловал ее дрожащие пальцы. — Вы что дрожите? Неужели я так взволновал вас своим пылом? Или перепугал внезапным появлением?

Он захохотал.

Лиза молчала, глядя на него и изо всех сил стараясь принять менее затравленный вид. Надо улыбнуться. Надо изо всех сил заставить себя улыбнуться! Но что-то плоховато получалось… Еще хуже было с радостными восклицаниями, которых, конечно, ждал от нее Вернер. Она не могла издать ни звука! А впрочем, он и без того был так воодушевлен встречей, что, такое ощущение, мог разговаривать сам с собой, токовать, словно тетерев.

— У меня огромная радость! — воскликнул Алекс. — Я вызван в Берлин. И не в командировку — меня туда переводят. Конечно, папенька постарался. На отца такое впечатление произвела гибель Вальтера фон Шубенбаха, которого он отлично знал, и Эриха Краузе, о котором был наслышан, что он нажал на все педали — и вытребовал любимого сына в Берлин. Я счастлив, что уезжаю из Мезенска, и только…

— Я очень рада за вас, — чувствуя, что ее окаменелое молчание становится просто неприличным, наконец разжала стиснутые челюсти Лиза. — Я вас отлично понимаю. Вернуться на родину… Господи, как бы я хотела оказаться сейчас дома, в Горьком!