Ирина Левит - Занавес, господа!

Все это могло показаться крайне странным — ну, не в башне же из слоновой кости жил человек, который всем был известен как основатель не какого-то монашеского скита, а крупной организации с разветвленными связями? Но в действительности все так и было. Георгий Александрович Кохановский жил в своеобразной башне, правда, не из слоновой кости, а из книг, и тому были свои причины.

Он родился тихим замкнутым мальчиком с глазами, обращенными вглубь себя. Как единственного, а потому особо любимого внука и сына его бесконечно лелеяли и нежили, одаривая всевозможными игрушками. Любовь близких он воспринимал с детской естественностью, к игрушкам же относился с недетским равнодушием. Всевозможные машинки, конструкторы, плюшевые медвежата и прочие радости детского досуга привлекали его внимание от силы минут на десять, после чего тут же меркли рядом с очередной книжкой.

В пять лет Георгий читал уже бегло, в шесть был допущен к свободному странствованию по домашней библиотеке, а в семь лет, когда пришла пора идти в школу, недоуменно смотрел в букварь, силясь понять, какой же смысл заложен в этой книжке. Впрочем, тогда уже было ясно, что в обычную школу Георгий не пойдет, а в необычную… Имело ли смысл?

Родителям Георгия не понадобились особые старания для того, чтобы добиться разрешения на индивидуальное обучение сына, итоги которого были оценены без предвзятости и поблажек, но при этом очень высоко: по всем основным предметам в аттестате стояли пятерки.

Разумеется, Георгий поступил в Московский университет и, разумеется, на филологический факультет, однако никаких особых стараний отца и деда для этого не понадобилось, — знания абитуриента были безупречны. Старания родственников понадобились для другого — чтобы добиться для Георгия индивидуального режима обучения. Впрочем, эту проблему удалось решить относительно спокойно, после чего спустя пять лет Георгий получил отличный диплом и был оставлен на кафедре отца. Это был год, когда умер дед, и сотрудники кафедры судачили, что у Кохановских — истинная связь поколений. Впрочем, злыми эти пересуды назвать было нельзя — люди имели представление о научном уровне Георгия, при котором вовсе не обязательно иметь соответствующих родственников. Была, правда, одна нестыковка — младший Кохановский не преподавал студентам, но этот вопрос был решен достаточно просто: его приняли в научно-исследовательский сектор младшим научным сотрудником, после чего Георгий окончательно растворился среди книг.

Конечно, его жизнь была странной — без друзей, без женщин, без каких-либо увлечений, без всего того, из чего складывается нормальная человеческая жизнь. Он никуда не уезжал из Москвы за исключением дачи, и вообще редко покидал свою квартиру. Поскольку он не посещал в буквальном смысле слова школу и университет, то и понятие "общество" олицетворял исключительно с теми людьми, которые приходили к его родителям. Не имея никакого опыта общения со сверстниками, он и женщин воспринимал в основном через книги, научившись достаточно безболезненно справляться с плотскими порывам и пользоваться редкими ситуациями. О том, чтобы жениться, завести детей, он даже и не задумывался — он слишком много прочитал о семейной жизни, чтобы повторять чужие ошибки.

Безусловно, большинство людей никогда бы не выбрали себе такую жизнь, но у Георгия Александровича она сложилась, как сложилась, и он не только не роптал, но и был весьма доволен. Так продолжалось до 1989 года, когда буквально друг за другом в течение двух месяцев умерли сначала мать, а потом и отец, оставив сорокалетнего сына совершенно одного.

Первые недели он жил в странном полузабытьи, с трудом сознавая тот вакуум, который образовался вокруг него. Самые близкие люди исчезли, оставшись лишь в воспоминаниях и фотографиях, а люди, которые считали себя близкими его родителям, хоть и появлялись время от времени в опустевшей квартире, но воспринимались Георгием Александровичем скорее как своего рода призраки — возникали и таяли без какого-либо заметного следа. Вскоре наступило лето, пора отпусков и каникул в университете, все разом разъехались кто куда, и Георгий Александрович погрузился в полное одиночество.

Да, он любил одиночество, но то было одиночество добровольное, а теперь он впервые понял, что такое затворничество, на которое обрекаешь себя не ты сам, а некие непреодолимые внешние обстоятельства. Одновременно навалились чисто бытовые проблемы, которые он прежде никогда не знал, и теперь постигал с мучительным испугом. И разом забродили, зацарапали мысли, которые были особо пугающими: что делать дальше, как работать без отца, на какие средства жить?