Н Борисов - Будни милиции

— Постойте, — прервал я Мишкину, — ведь вы же в своих показаниях утверждали, что не знаете и никогда до той встречи в кафе не видели девушку.

— Все верно, — возразила Мишкина. — Я вас не обманула. Но ведь с тех пор больше двух лет прошло! Я потом встретила эту девушку и познакомилась с ней. Она в кинотеатре «Рекорд» кассиршей работает. Когда я впервые покупала у нее билеты, долго вспоминала, где ее раньше видела, дня два мучилась, прежде чем вспомнила, — в кафе с Перовым.

— И что она говорит о Перове?

— Ну, расспрашивать-то неудобно. Говорит, что любит, что ждет. Что он ни в чем не виноват, только вот доказать этого не может. Зовут ее Таня, а фамилии я не знаю.

Это была удача. Хотя мы, сотрудники уголовного розыска, как правило, стараемся не обольщаться даже самыми, казалось бы, стопроцентными перспективами, на этот раз я позволил себе помечтать о том, как в результате обыска у блондинки Тани мы изымем все похищенное у Полякова и поставим наконец точку в затянувшемся деле Перова.

Таня была действительно хороша. Мишкина и приемщик комиссионного магазина не ошиблись, назвав ее красивой. Сейчас, сидя в моем кабинете, она горько плакала, подхватывая тоненькими пальцами бегущие с накрашенных ресниц слезы. По дороге, когда я вез ее из кинотеатра в Управление, она вела себя довольно спокойно, но теперь нервы ее сдали, и почти пятнадцать минут я приводил ее в чувство.

Но и потом, уже как будто успокоившись, она мучительно подбирала слова, по нескольку раз переспрашивала меня, часто отвечала невпопад, явно не понимая, чего я от нее хочу. Это был долгий и очень трудный для нее разговор. Честно говоря, мне было жаль ее.

Сидеть вот так в официальном строгом государственном учреждении, отвечать на замысловатые, порой каверзные вопросы, отлично понимая при этом, что одним своим необдуманным или неосторожным ответом можно принести непоправимый вред себе или любимому человеку, — дело весьма трудное и не для такой хрупкой, юной, неискушенной в жизненных передрягах девушки.

Пытаясь продать или хотя бы оценить украденные Перовым часы, она, конечно, становилась его соучастницей. И все-таки видеть в ней преступницу я не мог.

Чтобы хоть как-то разрядить официальность обстановки и этим облегчить Тане разговор со мной, я вышел из-за стола, сел напротив нее у приставного столика. Беседа стала непринужденнее, и постепенно она рассказала мне, что познакомилась с Перовым за год до всех этих событий.

— Некоторые думают, что года мало, чтобы по-настоящему узнать человека, — горячо и убежденно говорила Таня. — А я вот узнала Володю. Он хороший человек, и я с радостью вышла бы за него замуж. И он тоже хотел жениться на мне, но за что-то его невзлюбила моя мать. В разговорах со мной она отрицала это, только говорила, что Володя пока еще не определил своего места в жизни, что он слишком мало зарабатывает, чтобы содержать семью, и что, если бог дал ее глупой дочери такую внешность, она обязана распорядиться ею как следует…

Я пыталась переубедить ее, — продолжала Таня, и слезы опять побежали по ее лицу, — говорила, что Володя будет учиться и что мне никто больше не нужен. Но мама настаивала на своем. Мы бы все равно поженились, если бы Володя вдруг не исчез. Не пришел, не позвонил, ничего не объяснил, не написал. Я обиделась, несколько дней ждала, выдерживала характер, а потом испугалась, кинулась к нему домой и там узнала, что у него был обыск, что он скрылся и его ищут.

Таня замолчала, вытерла слезы, вынула из сумочки маленькое зеркальце, стала приводить в порядок лицо.

— Больше ничего? — спросил я.

— Ничего, — сказала Таня после небольшой паузы.

— Интересно получается, — сказал я сердито. — Сколько говорили про чистосердечное признание, про то, что в милиции нужно говорить правду, что ложь и запирательство только усугубляют вину. И все, как выясняется, в одно ухо входит, в другое выходит. Почему вы не рассказываете мне о том, что Перов оставил вам украденные часы и что кое-что вы пытались сбыть в комиссионном магазине?

Таня вскинула голову. В глазах ее был ужас.

— О чем вы, о чем? Какие часы?! Я никогда ничего не сбывала в комиссионном магазине!

Я дал Тане лист с ее показаниями. Она подписала его, и мы договорились, что она снова придет ко мне в Управление на следующий день.

Пять девушек, пять блондинок примерно от 18 до 22 лет, все худенькие, невысокие и красивые, сидели в ряд в моем кабинете и внимательно смотрели на пожилого, тучного мужчину, приемщика комиссионного магазина, который в одной из них должен был узнать владелицу деревянных часов. Скорее всего, эту операцию комиссионщик производил впервые в жизни, и от необычности ситуации, а главным образом от того, что именно от него в этот момент зависела судьба одной из сидящих девушек, он чувствовал себя, как говорится, не в своей тарелке. Он долго расхаживал по кабинету, подходил к каждой девушке, заглядывал ей в глаза, морщил лоб, что-то шептал про себя, отходил к другой, потом снова возвращался и снова заглядывал и наконец решительно вернулся к следователю: