Меган Миранда - Идеальная незнакомка

— Тогда в чем же дело?

— В Пейдж. Дело в Пейдж. Она может подать гражданский иск, обобрать меня до нитки и навеки втоптать в грязь. Необходимости в этом у Пейдж нет, у нее своих денег полно. Однако возможность есть. Пейдж добилась судебного запрета на мое приближение…

— Судебного запрета?!

— Я хотела ее предостеречь. Твердила вновь и вновь. Предупреждала, что все напечатаю, что ей лучше уйти, а она все перекрутила — будто я вербально угрожаю, преследую ее…

Брови Ребекки поползли к переносице.

— Между телефонными звонками и преследованием — большая разница.

— Если Пейдж не отвечала на звонки, я шла к ней домой.

— Господи, Лия…

— Знаю. Знаю. Но это ведь Пейдж!

Пейдж, которая всегда видела в людях хорошее. Которая видела хорошее во мне. Она изменилась — или это я изменилась, уже не понять.

— Ты уверена, что Аарон был виновен? — спросила Ребекка, и я без колебаний ответила «да», как обычно.

Сейчас любые сомнения означали бы смертный приговор. Темную яму, из которой не выбраться.

— Откуда такая уверенность?

Ребекке я этого рассказать не могла, она не Эмми. Ребекку не ожидало путешествие на край света, она не представляла собой тайны. И была связана со многими людьми в моей жизни.

Меня удерживал вовсе не стыд за то, что произошло со мной восемь лет назад. Стыд давно исчез. Я стыдилась не происшествия, а своего последующего бездействия.

Кому принадлежит правда? Тогда я думала, что мне. Мол, я знаю — и хватит. Я не рассказала Пейдж. Слова закипали, а я их давила. Твой парень… Аарон… он…

Я не сообщила полиции, хотя именно так сама бы посоветовала поступить кому-нибудь другому. Я не хотела публичного разоблачения, бесконечных «он сказал», «она сказала». Доказать обвинение крайне сложно, я знала не понаслышке. Он пытался меня убить. Я так и не произнесла этих слов. Оставила Пейдж, не подозревающую об опасности, с ним. Позволила им пожениться, родить ребенка.

Я не сообщила полиции — и на меня легла вина за то, что случилось потом. Не думаю, что Аарон ждал новой возможности целых восемь лет: слишком уж гладко он провернул все с Бриджет. Значит, нас было больше. Вот этого я и стыдилась: моя статья содержала бы на одну фотографию меньше, если бы восемь лет назад я не бездействовала. Я поступила неправильно.

— Я знала его, Ребекка. Знала, какой он. На что способен.

Ребекка, видимо, уловила что-то в моем молчании — тайну, о которой лучше не спрашивать.

— Значит, — решила она увести нас с опасной дорожки, — уехать назад ты не можешь.

— Нет, Ребекка. Никак не могу.

Сестра в который раз оглядела дом, втянула носом пылинки, танцующие в лучах солнца.

— Ну, здесь тоже есть некое очарование. Природа, что ли.

Я рассмеялась — вымученный звук; Ребекка тоже хихикнула. Добавила:

— А за такую просторную жилплощадь я вообще убить готова.

— Это вы — девушка из больницы?

— Алло? — переспросила я, сбитая с толку незнакомым голосом в трубке, незнакомым номером на дисплее телефона и ранним воскресным подъемом.

— Вы приходили в больницу…

Я напрягла мозг, пытаясь выудить из него имя. Седеющие волосы, забрызганные кровью тапки, женщина на неусыпном дежурстве.

— Марта? — осенило меня.

— Врачи отключают аппараты жизнеобеспечения. Мозговой активности нет. Я решила вам сообщить. Вдруг вы захотите присутствовать.

Бетани Джарвиц вот-вот умрет. Хотя это не совсем правда. Бетани умирает с того самого дня, как ее нашли на берегу озера. Просто делает это медленно.

Сообщений в прессе не будет. Заурядная девушка, в заурядном городке, да еще столько времени прошло после происшествия! Она умрет в больнице — под наблюдением, пропитанная лекарствами. Ничего сенсационного. Вот если бы Бетани умерла еще тогда, на берегу озера, истекла кровью…

— Я не могу приехать, — прошептала я.

Мне нельзя стоять у кровати Бетани, в окружении полицейских и врачей. Нельзя в очередной раз наводить их на мысль о связи между нами. После того, что видел Тео… Вдруг он заговорит?

— Никто не может, — сказала Марта и отключилась.

Я разочаровала ее, как и остальные. Она во мне ошиблась. Сидя за пустым кухонным столом, я вознесла тихую молитву за Бетани Джарвиц. Давно я этого не делала — с тех пор, как ушел отец. Я помолилась за всех тех, кого не замечают; за тех, чьи истории никогда не будут услышаны; за тех, кто угасает в одиночестве…

Ребекка уехала в воскресенье вечером, ей нужно было на работу. На лице сестры читалось сомнение, она обдумывала, стоит ли уезжать вообще. Чувствовала — что-то назревает, бурлит внутри меня, но я от нее скрываю.