– Костелло… – начала Конвей и замолкла, как будто не решила еще, стоит ли продолжать. Бетонную ручку от кружки размером в пять футов подсвечивал прожектор – то ли чтобы мы могли наслаждаться этим зрелищем круглосуточно, то ли чтобы не сперли для какой-нибудь восьмифутовой бетонной кружки. – Ему пока не подобрали замену.
– Да, я в курсе.
– О’Келли толковал насчет июля, что-то про полугодовой бюджет, вроде того. Если все не накроется медным тазом, я к тому времени еще буду на хорошем счету. И если ты по-прежнему захочешь перевестись, я смогу замолвить словечко.
Значит, партнеры. Если хочешь его, Конвей, работай с ним… Я и Конвей.
Я живо представил. Как мне перемывают кости “настоящие” мужики, как хихикают всем отделом, когда я нахожу у себя на столе кружевное белье. Бумаги и свидетели, которые всегда будут добираться до нас с опозданием; коллективные попойки, о которых мы узнаем только на следующее утро. Я, пыхтящий от попыток стать славным парнем, а вместо этого выставляющий себя полным идиотом. Конвей, которая даже не пытается.
Это значит, что все может пойти наперекосяк , сказал я Ребекке, но ты справишься, пока с тобой твои друзья.
– Было бы классно, – сказал я. – Спасибо.
В полумраке салона я увидел, как уголок рта Конвей пополз вверх, только чуть; такое же, на-многое-готова, лицо у нее было, когда она утром звонила Софи.
– Ну хоть не скучно будет, – хмыкнула она.
– Оригинальный у тебя способ развлекаться.
– Радуйся, что хоть так. А то застрял бы в своих Висяках до конца дней и молился, чтобы еще какая-нибудь девочка принесла тебе пропуск на волю.
– Да я не жалуюсь. – И почувствовал, как уголок моего рта приподнимается в точно такой же усмешке.
– Вот и ладно. – Конвей вырулила на шоссе и вжала педаль газа в пол. Кто-то возмущенно просигналил, она просигналила в ответ и показала средний палец, и город взорвался огнями вокруг нас: неоновые рекламы, разноцветные фонари, рев мотоциклетных моторов и бумканье стерео, волны теплого воздуха из открытых окон. Мощный пульс дороги проникал в самое нутро, его силы и драйва нам хватит навсегда.
На четвертый год они вернулись в дождь, плотный холодный вязкий дождь, после которого на коже остается липкий налет. Лето выдалось дурацким, каким-то разорванным: то каникулы с родителями, то бесконечные семейные барбекю, то визиты к дантисту, и так вышло, что они почти не виделись с июня. Мать Селены отвела ее в салон и поправила новую короткую стрижку – от этого она теперь кажется старше и опытнее, пока не вглядишься пристальнее в лицо. У Джулии засос на шее; она не рассказывает откуда, а они не спрашивают. Бекка выросла на три дюйма и сняла брекеты. Холли кажется, что она единственная не изменилась: чуть повыше, ноги чуть рельефнее, но в целом прежняя она. Стоя с болтающимся на плече рюкзаком, в дверях их новой комнаты, пропахшей чистящим средством, она на секунду даже застеснялась подруг.
Никто не упоминает о клятве. Никто не заикается о ночных прогулках, о том, как это было круто, о том, что можно бы поискать новый способ. Холли начинает даже подозревать, что для подруг это было просто шуткой, способом сделать школьную жизнь интереснее, и только она как дура поверила, что все было всерьез.
Крис Харпер мертв уже три с половиной месяца. Никто о нем не вспоминает – ни они сами, ни другие. Никто не хочет заговаривать первой, а спустя несколько дней вроде уже и поздно начинать.
Через пару недель после начала семестра дождь ослабевает, и однажды, неприкаянно болтаясь в “Корте”, они не выдерживают и с невинно-равнодушным видом заворачивают за угол, в Поле.
Сорняки выше и гуще, чем в прошлом году; кучи гравия, на которых лежали бетонные плиты и где удобно было сидеть, оплыли, и теперь это просто беспорядочно разбросанные бесполезные камни. Ветер мотает проволочную сетку над бетоном.
И здесь пусто, даже эмо пропали. Джулия пробирается через заросли и усаживается на то, что осталось от прежних насестов. Остальные следуют за ней.
Джулия вытаскивает телефон и принимается кому-то писать; Бекка выкладывает камушки аккуратными спиралями на свободном клочке земли; Селена всматривается в небо, будто оно гипнотизирует ее. Редкие дождевые капли стучат по лицу, но она даже не моргает.
Здесь прохладнее, чем перед главным входом, и свежий ветерок напоминает, что на горизонте, не так уж далеко, высятся горы. Холли прячет руки глубоко в карманах. Непонятный зуд, непонятно где.
Читать дальше