Варвара Клюева - Цветы ядовитые [СИ]

Выслушав сенсационное сообщение Фаршада, все сидящие за поминальным столом устремили вопрошающие взгляды на Ирку и Елену Петровну. Хозяйка, пунцовея, призналась, что нашла девять тысяч в пакете с колготками, когда разбирала вещи покойной племянницы. Находка её испугала. Своих доходов у девушки не было, подарок Снежана вряд ли стала бы прятать в таком месте. Напрашивался вывод, что деньги она «позаимствовала». Не у дяди с тётей, потому что за расходами Елена Петровна следила строго, и необъяснимую пропажу девяти тысяч непременно заметила бы. Не у Саманты, которая пользуется карточками и больше пяти тысяч наличными при себе никогда не держит. Не у Ирки, которая слишком стеснена в средствах, чтобы не всполошиться при исчезновении такой суммы. Оставался Фаршад. Хозяйка постеснялась спрашивать, не замечал ли он пропажи, вот и придумала положить деньги на видное место, решив, что араб обязательно спросит, кто их принёс, если она ошиблась в выводах. Что же до того, что она подходила двадцать девятого к балкону, то это естественно, ведь она убирала студию.

Оказавшаяся в перекрестьи подозрительных взглядов Ирка поняла, что сейчас ей придётся рассказать про «жучков», после чего с ней случился нервический припадок. Без дураков — пришлось вызывать «скорую». Врач сделал укол и сказал, что она скоро уснёт. Ирка действительно начала погружаться в дрёму, но её выкинуло оттуда видение нетронутого олеандрового куста. Куста, который она видела собственными глазами после того, как хозяйка вышла из люкса, закончив уборку.

— Кать, ты что-нибудь понимаешь? — спросила она, и глаза её снова стали шальными. — Я уверена, что не делала этого… После того, как услышала её плач, я просто возненавидела его… Панкова. Он мне больше даром не нужен, честное слово! Ты мне веришь?

— Ирка, прекрати! Конечно, я тебе верю, ты же не сумасшедшая. Зачем бы тебе устраивать этот спектакль, если девчонку отравила ты? Или ты хочешь сказать, что могла позабыть, как ощипывала олеандр и угощала Снежану отравой?

— Нет… Конечно, нет, — сказала она с сомнением.

— В чём дело, Кудрявцева? Ты что, страдаешь провалами в памяти?

— Нет-нет, просто… Иногда я ухожу в себя… Например, иду по улице, задумываюсь о чём-нибудь, а потом оказываюсь дома и не помню, как дошла. И тогда, на подоконнике… Я посмотрела на этот олеандр, вспомнила, как Елена Петровна рассказывала, что он очень ядовитый: даже если просто дотронешься до его листьев или цветков, нужно обязательно помыть руки… И я подумала… Ну, в общем, глупости всякие полезли в голову. Потом в ванной перестала течь вода, я сообразила, что Фаршад вот-вот вернётся, а я как идиотка стою на его подоконнике… Но не могла же я за это время выйти на балкон, оборвать цветок и не заметить этого?

— Что за шизофренические фантазии! А ночью на тебя тоже задумчивость напала? Такая, что ты незаметно для себя заварила припрятанные невесть где листья-цветочки и пошла угощать Снежану «чаем»? Совсем обалдела?

— Но как же тогда?.. — пролепетала Ирка. — Если после меня к балкону никто не подходил, а до этого цветок был цел?

— Ты точно знаешь?

— Я же видела, как его эксперты выносили — общипанный. Когда я стояла на подоконнике, он выглядел совсем иначе. — Теперь её голос звучал вполне уверенно.

— А про то, что к балкону после тебя никто не подходил? Ты сама-то запись араба смотрела?

— Нет, но зачем ему лгать? Он чётко сказал, что на записи от двадцать девятого были только Елена Петровна и я, причём я — последняя.

— Мда… странно. — Я задумалась. — Если араб отравил девчонку сам, зачем ему поднимать кипеж? Если он умолчал о ком-то, собираясь этого кого-то шантажировать, то почему рассказал о записи всем? Понятно же, что теперь придётся передать её полиции… Слушай, а ты не помнишь, когда этот умелец, земляк Фаршада, приходил вешать бра?

— День не назову, но умельца помню хорошо. Мы как раз ужинали, когда он пришёл. Раздался звонок, Ник пошёл открыть дверь. Мы прислушались. Парень по-русски говорил очень плохо, только имя Фаршада и можно было разобрать. Ник не стал с ним объясняться, провёл гостя в столовую. Фаршад, скотина, даже не привстал. Сказал парню пару фраз по-арабски, ключи от люкса швырнул, и как ни в чём бывало продолжал лопать. Так и просидел с нами, пока умелец дрелью жужжал. Только потом, когда парень выглянул и поманил его, изволил выйти.

— А кто-нибудь из ваших к Фаршаду в тот вечер заходил? Пока у него был мастер?