Варвара Клюева - Цветы ядовитые [СИ]

Ирка кивнула.

— Ага. Красивый до офонарения. Чёрные очи, ресницы, что крылья, тонкий нос с горбинкой, овал лица — хоть на медали чекань. И полный набор «правоверных» предрассудков. Ну, знаешь: женщина — сосуд греха, наличие души у неё под большим вопросом, зато ума нет по определению, единственное, на что она годится — рожать детей и обслуживать мужа. Даже странно, что он считает возможным есть с нами за одним столом. Хотя, если вспомнить, как он держался два года назад, когда только появился, его нынешнее поведение и за приличное сойдёт. Видела бы ты, как Сэми тогда на него кидалась! Она же американка: феминистка, прямая, как рельс, плюс темперамент почище мавританского. Мы первое время сидели за столом как на иголках — всё ждали, что они передерутся. Пару раз Саманту и правда пришлось оттаскивать от его смоляных кудрей. Слава Богу, что их дурацкий восточный кодекс не одобряет драк мужчины с чужой женщиной!

Я представила себе описанную картинку — американская феминистка вцепляется в шевелюру арабского секс-шовиниста — и не смогла удержаться от смешка. Ирка, к моему облегчению, тоже ухмыльнулась.

— Это ещё что! Самое веселье началось, когда стало ясно, что они друг к другу неровно дышат. Ник первым заметил, что дело нечисто, начал всякие дурацкие шуточки отпускать. А мы ему ещё не верили! Потом я случайно наткнулась на Сэми в клубной части Гэзэ [1] ГЗ — главное здание Университета на Воробьёвых горах. и удивилась: чего это она так смутилась? Тёмно-бурая вся сделалась. Гляжу, а на первой аудитории висит объявление о заседании общества арабско-российской дружбы. И по времени оно как раз должно было закончиться. Правда, Фаршада я не видела, но не на демонстрацию же протеста Сэми туда ходила! Ну, а когда Елена Петровна в четыре утра поймала её в дверях «люкса», развеялись последние сомнения. Как мы потешались, когда они по привычке завели за обедом свой холивар! Кажется, я никогда так не смеялась. Ой… — Искра веселья, вспыхнувшая было в Иркиных глазах, погасла, улыбка увяла.

Прикинув, о чём бы ещё её можно спросить, я поняла, что безопасные темы кончились. Ну что же, когда-то ведь нужно переходить к сути, верно?

— Снежана была красавицей, да?

Ирка замялась.

— Наверное… Мне трудно судить, я не понимаю прелести блондинок. Хотя, нужно признать, такое сочетание цветов в природе редко встречается. Волосы почти белые, а брови и ресницы — тёмные. Заметь, не крашеные! И тёмно-тёмно серые глаза. Дымчатые. Мордашка милая, но до классических канонов ей, по-моему, далеко. Да и не в красоте тут дело, Кать. Она была… странной.

— Что значит — странной?

— Ну… заторможенной, что ли. Не знаю, как объяснить. Двигалась очень плавно, как в хороводе. И реагировала на всё как-то… неуверенно. У меня то и дело возникало ощущение, будто она иноплатенянин в скафандре, имитирующем человеческую девушку, и, когда к ней обращаются, ей нужно запустить программу-переводчик, чтобы понять, о чём речь, а потом ещё свериться со справочником на предмет, что в таких случаях говорят и делают люди. Сначала-то я думала, что девчонка в шоковом состоянии после смерти матери и переезда в чужой город. Но она такой и оставалась — почти до конца. Думаю, мужиков сводила с ума эта её нездешность…

— Почти до конца, — повторила я. — А в конце?

Предвидя новый приступ трясучки, я постаралась задать вопрос небрежно. Не знаю, сработало это или Ирка сумела наконец отрешиться от своих переживаний, но ответила она почти спокойно:

— В конце Снежана как будто очнулась и превратилась в нормальную девушку — только очень несчастную. Но с конца непонятно будет, давай я по порядку расскажу…

Снежана переехала к родственникам в феврале. К этому времени Жорка-Гоша практически переселился к Ире (даже начал платить хозяевам за кормёжку), поэтому в утешении сироты принял самое деятельное участие. Вёл с девчонкой долгие разговоры, пытался веселить студенческими байками, пел… Как Ирка ни внушала себе, что любимым движет исключительно сострадание к ребёнку, ревность всё равно внедрилась в душу, пустила там корни и зацвела пышным цветом. Попытки игнорировать или задушить мерзкое чувство кончились тем, чем обычно и заканчиваются подобные попытки — взрывом. Ирка устроила любимому скандал и велела убираться. Любимый оскорблённо хлопнул дверью, но через несколько дней снова появился в «кампусе» — в качестве гостя Саманты.

Поначалу игра, которую вели Жорка и Сэми, вызывала у Ирки одно злорадство: американка не умела притворяться и, изображая повышенный интерес к новообретённому ухажёру, то и дело косилась на Фаршада — проверяла, производят ли её манёвры должное впечатление. Араб пожирал глазами Снежану и манёвров не замечал. Снежана, по большей части, смотрела в простанство и не замечала ни манёвров, ни араба, ни суеты, производимой вокруг неё добрым дядюшкой Ником. Ирка с Еленой Петровной обменивались понимающими взглядами и усмехались. Ночевать у Саманты Жорка не оставался, посему для тревоги, казалось бы, не было оснований.