Это было просто — удивительно просто. Не без мелких трудностей, но в целом… просто. Они пошли на некоторый риск, и он — нужно признать — сделал одну дикую глупость. И все-таки улов получился весьма неплохой. Корсиканец, как пить дать, уже преспокойно вернулся в Канны. А он, Раймонд, здесь. Ничто — решительно ничто — не выдавало, что кто-то из них побывал в окрестностях Сен-Тропе прошлой ночью.
— Я встану у стены, а ты заберешься мне на плечи.
— Готово.
— Тут всего четыре метра. Брось мне конец своего ремня… Ну вот, теперь есть на что опереться… — Корсиканец лежал на крыше флигеля; Раймонд, тяжело дыша, перебирал ногами — ремень Жо врезался ему в пальцы.
— Тише! — Когда настало время решительных действий, корсиканец взял руководство на себя. Он был энергичен и атлетически сложен. Раймонд вновь почувствовал себя медлительным и неуклюжим — он сильно ободрал руки от кисти до локтя о край стены. Тем не менее влезли наверх и устроились на крыше флигеля, уже невидимые с улицы, но очень заметные из дома, если бы какая-нибудь старуха вдруг вздумала выглянуть в окно. За стеной было что-то вроде крошечного дворика, откуда было проще простого добраться до окон мансарды по стене, водосточной трубе и черепице. Точнее, это было просто для корсиканца, для Раймонда же — совсем наоборот, но он представил, будто взбирается на мачту, твердо решил, что сумеет это сделать, и сделал.
Деревянные ставни окна были закрыты, но только на крючок, и корсиканец, лежа на животе, открыл их, просунув в щель лезвие ножа. С окном пришлось повозиться. Оно было старомодным и запиралось посредине на вертикальный шпингалет, входящий в массивную скобу. Надежная как скала система. Пять мучительных минут они бились над стеклом со скотчем и стеклорезом. Наконец Жо, просунув внутрь руку, повернул шпингалет. Все это сопровождалось шумом, но не сильным — разве что для самих незваных гостей. А так — всего-навсего легкий скребущий звук, как будто в мансарду забрались крысы.
Внутри царили пыль, плесень и затхлость, как и в любом надолго запертом помещении. От всего этого у Раймонда отчаянно щекотало в носу. Казалось, он задохнется, если немедленно не чихнет, но чихать было нельзя. И Раймонд все-таки чихнул, содрогнувшись всем телом. Это ослабило внутреннее напряжение, зато малодушный страх и физическая боль грозили его захлестнуть. Одышка, першение в горле, судороги от усилий сдержаться, острое наслаждение от мгновенной разрядки, страх, волнение и алчность — все выплеснулось вместе со слюной, большей частью на древнюю ручную тележку. Корсиканец бросил на спутника бешеный взгляд, но Раймонда разбирал смех. Ему значительно полегчало.
— Теперь старуха наверняка выйдет.
— Оно и к лучшему. Я все равно не хотел идти в ее комнату.
Они возились с накладными носами. Как объяснить, что он не мог — ну, разве только для спасения собственной жизни — прокрасться в душную, заставленную мебелью комнатенку, с запахом мышей и сухой лаванды, скверного мыла и бисквитов, где старуха лежала, похрапывая и, вероятно, положив вставные зубы в надтреснутый стакан, а ночной горшок выдвинув на середину. Именно мысль об этом делало мелкое преступление таким трудным для Раймонда. Корсиканец же был лишен подобной щепетильности.
Дверь противно заскрипела, на другой стороне лестничной площадки, со стороны фасада, располагалась мансарда побольше, где обитал железнодорожник. Коричневый линолеум поистерся за те тридцать лет, что по нему ходили, но, как ни странно, он был надраен и блестел. Мелочи такого рода всегда поражали Капитана, педантично натиравшего свой собственный линолеум из чистого уважения к себе. Тотчас скрипнула еще одна дверь — на лестничной площадке этажом ниже.
— Это вы, месье Манни? — вопросил невероятно ворчливый и хриплый со сна голос. — Откуда ж вы взялись в такой-то час?
Когда ответа не последовало, старуха, пыхтя, стала взбираться по крутым ступенькам.
— Что стряслось? Вам плохо?.. Да ответьте же! Почему вы не включили свет? — Немного света просачивалось с порога ее комнаты, расположенной внизу. На лестнице никакого освещения не было — наверное, старуха вывинтила лампочку из экономии. Для таких, как она, счетчик всегда нащелкивает слишком много. Старуха громко кашляла и сопела. — Эй, да что тут происходит? Пьяны вы, что ли? — Вместо халата на ней было какое-то несусветное одеяние. Насколько Раймонд мог судить, когда-то, году эдак в тридцать шестом, это было каракулевое манто, идиотски прямое и длинное. — Что за игры, черт возьми, Манни? — От грубых слов Раймонду полегчало, но ему все равно не хватало храбрости ее схватить. Эта часть предприятия по-настоящему его страшила.
Читать дальше