Николас Фрилинг - Сфера влияния (сборник)

— Эстер считала, что с рисом слишком много возни. — Так… Девочка совсем перестала говорить «мама». Она попыталась сказать несколько раз «моя мама», но посчитала это слишком неловким.

Арлетт мешала овощи в большой сковороде. Рядом с ней Рут мешала нарезанное кубиками свиное филе в маленькой сковородке.

— И она говорила, что и в ресторанах рис невкусный, потому что они готовят его заранее.

— Совершенно верно. Эстер говорила правильно. Следи, чтобы это не пригорело. — Арлетт очистила два зубчика чеснока и размельчила их ножом. Потом поджарила бананы, слегка посыпав их карри, и добавила в соус немного сои. — Овощи не должны быть мягкими. Они должны быть только чуть-чуть прозрачными, но не больше. Ага, рис готов. А что Эстер делала по вечерам?

— Она много читала. Газеты, и журналы, и книги — всё подряд.

— А если твой папа был дома?

— Они играли в карты. Ты умеешь играть в карты?

— В дурака.

— Ну да. Иногда она уходила — не знаю — в кино, наверное.

— Эстер любила ходить в кино?

— Даже очень. Часто я приходила домой и находила записку, что она ушла в кино. Потом она приходила и говорила, какая это была глупая картина, но потом опять шла!

Зазвонил телефон.

— Ага, это должно быть, отец, из Тулона, счастливчик. Алло… Что значит — голос странный? У меня рот набит рисом… Льет дождь? Счастлива слышать это… А, так ты в Марселе — это еще хуже… Что? Звонил генералу? Ты, должно быть, пьян… Скажи Жан-Мишелю, чтобы он замолк. Что, генерал тоже пьян?.. Ты полегче, а то тебе станет плохо… Да, даже если твой плащ совсем промок, совсем не обязательно напиваться. Рут здесь, я дам ей трубку через сек… Что?.. Да, я вижу. Одно имя мало что говорит… Ты не очень связно излагаешь, ты знаешь это. Этот шум, как будто там попугай, это Клаудин?.. Нет, серьезно, раздражает. Вот, передаю трубку Рут.

Смущенное «Алло».

— Прямо как по волшебству, правда — подумай, я в Марселе. Не давай Арлетт переедать, но скажи ей, что я ее люблю. Что тебе привезти?

— Я не знаю, но не забудь про гуся.

— Положись на меня. Я вернусь через пару дней. Погода гнусная. Пожалей бедного полицейского.

— Почему ты не носишь накидку, как французские полицейские?

— И правда, это идея. Надо будет подумать. Доброй ночи, девочка моя.

— Доброй ночи, дорогая, — сказала Арлетт, подтыкая вокруг нее одеяло.

— Доброй ночи, мама.

Арлетт не знала, радоваться ей или плакать, и спустилась вниз, чтобы налить себе немного черри-бренди, что подойдет и в том и в другом случае.

Машина, принадлежавшая ДСТ, не слишком впечатляла. Потрепанная «симка-милле», в которой нельзя было вытянуть ноги, правда, скорость она развивала приличную. То же самое относилось и к самолету, хотя в нем тоже было тесно — тренировочный реактивный самолет с одним пассажирским местом. Пилот, симпатичный круглолицый парень, который остервенело жевал жвачку и говорил фразы вроде: «Выцарапайте свои кишки и повесьте их на тобогган». А в четыре часа дня, как и обещал тот человек, комиссар уже находился на улице Сент-Доминик перед устрашающими высокими дверьми и отвратительным консьержем.

— Бригадный генерал? — переспросил тот так, словно комиссар сказал что-то богохульное. — Полагаю, что вас не затруднит заполнить анкету, если вы действительно имеете такое намерение.

— Ставлю десять франков против десяти, что через десять минут я окажусь внутри.

— Во вторник через две недели, милорд — если вообще у вас что-то получится.

— Не могли бы вы передать вот это прямо сейчас?

— Конечно могу, — последовал негодующий ответ. Он положил листок в контейнер и загнал контейнер в металлическую трубу. — Принимаю ваше пари, но только из чистого любопытства. Только из любопытства. А еще потому, что у вас честное лицо.

— Да я все равно дам вам деньги — подкуп консьержей практикуется со времен Третьей республики.

— Лично я предпочел бы, чтобы взятка была побольше. — Но десятифранковый банкнот исчез в его кармане так, как однажды это описал канцлер: «с шумом двух борющихся гусениц».

Оба они закурили сигареты, в несколько напряженном ожидании, как два вооруженных бандита, оказавшиеся в одном салуне. Внезапно в трубе пневматической почты зашипело, и контейнер упал в металлическую корзинку. Консьерж печально покачал головой, прочел листок бумаги, издал противный звук, напоминающий свист ветра в скалах, вынул один франк из кармана, завернул его в листок и протянул Ван дер Вальку, смотревшему на все это с некоторым любопытством. «Впустите», — было написано на листке с армейской лаконичностью.