Александр Тамоников - Время мертвых

Минут через пятнадцать в помещение бесшумно вошел Сергей Борисович и прикрыл за собой дверь.

— Вы спровадили журналистов? — изумилась Варвара.

— Самому не верится. — Якушин виновато улыбался. — Эта Мэри Ксавьер такая говорливая и любопытная. Просит то рассказать, это показать, объяснить, зачем все это нужно и как работает… А ведь еще не начали снимать. Вроде завтра должны начать. Увы, я здесь не всесилен, была давнишняя договоренность, я просто не могу нарушать собственное обещание. Будут снимать пару дней, брать интервью, собирать информацию, потом уедут, а монтировать все это безобразие будут у себя.

— Что обещают на выходе? — спросил я.

— Обещают без политики. Но тема «ох, уж эти странные русские» будет, безусловно, превалировать. Да и пусть. Не будем же мы им до хрипоты объяснять, что мы никакие не странные? — Сергей Борисович устало засмеялся. — Планируется небольшой сериал из коротких документальных фильмов по двадцать минут. Канал популярный, показывать будут в прайм-тайм. Хорошо, что Антуан не понимает по-русски и поэтому нем как рыба — иначе мне бы до вечера этот звон из ушей не выбить.

— Вы их спровадили? — повторила Варвара.

— Да, отправил на машине в гостиницу. Завтра заявятся с аппаратурой. Итак, что тут у нас, молодые люди? — Якушин пристально уставился на экспозицию. — Вот же память, надо же! — вдруг воскликнул он. — Совсем забыл сказать — исключайте гидрологиум из своего списка, это подделка, причем подделка уже из XXI века.

— Это точно? — Мы с Варварой дружно напряглись.

— Совершенно. Это даже не подделка, а так, имитация. Никто и не думал выдавать водяные часы за подлинный артефакт, хотя лепили ее исключительно из глины, без всяких технических приспособлений. Есть еще умельцы в итальянских селеньях…

— Хорошо хоть в итальянских, — проворчал я.

— Документ нашелся дома. Я позвонил вчера вечером сыну, он отыскал в старых бумагах сопроводительный лист. Он сам купил эту штуку в 2012 году, можете представить? На базаре маленького приморского городка Вернацца, куда ездил отдыхать. Ну, понравилась, привлекла взгляд. Вот и вез в багажном отделении самолета, укутав в поролон. А бумага — это чек, где проставлена цена, наименование товара и название мастерской, в которой его изготовили. Чтобы на таможне не привязались, понимаете? Как эта штука может быть заряжена кремлевскими магами в 91-м году, если ее слепил по лекалам в апреле 2012-го некто Анджело Бартолли из мастерской «Фивера»? Красная цена — 52 евро. Просили 60, но сторговались на этой сумме. А я ведь, к своему стыду, об этом даже не знал.

— И вот их осталось двое. — Я словно со стороны слышал свой взволнованный голос. Ноги не гнулись, сопротивлялись коленные суставы, когда я приближался к этим клятым артефактам! Что такого в этих часах? Часы как часы, подобных — десятки тысяч. Они красивы, грациозны, уместны в любом антураже. На них, ей-богу, почти не смотришь, поскольку нет в них никакой откровенности! Вроде разные, а смысл один. И сто лет назад их делали, и сейчас продолжают — и современные, и под старину. И в «незнакомке» на картине уже не оставалось ничего трогательного и беззащитного. В глазах — затаенная угроза, ведьма, рядящаяся под «скорбящую кошечку».

Мы все втроем уставились в угол, стояли, зачарованные, словно перед шедевром мирового значения, поглазеть на который пустили только нас. С Сергеем Борисовичем вдруг что-то стало происходить. Он полностью погрузился в задумчивость, ни на что не реагировал, пристально смотрел то на картину, то на часы. Лицо становилось каменным, стало неудержимо бледнеть.

— Вот же досада… — прошептал он. — Не могу вспомнить… А ведь что-то с этим было связано, что-то определенно важное и как раз по нашей теме. Нет, я должен вспомнить, я сейчас вспомню, еще немного…

Шум за пределами зала, ломкий женский голос — все испортили! Скрипнула дверь у нас за спиной, что-то бросил охранник. Сергей Борисович вышел из оцепенения, дернулся. Мы с Варварой разочарованно выдохнули. Вот же невезенье, теперь точно не вспомнит! За порогом разговаривали люди.

— Пожалуйста, мне только спросить! — упрашивала охранника женщина. Ну, словно в поликлинику пришла!

Якушин сделал раздраженное лицо, гримасу недовольства. Но когда повернулся, от последней и следа не осталось. Он лучился доброжелательностью. В помещение вошла французская журналистка Мари Ксавьер. Она виновато улыбалась, зеленые глаза с интересом стреляли по сторонам — конечно же, в этот зал ее не водили! А здесь столько всего интересного! За ее спиной делал покаянное лицо охранник с дубинкой, разводил руками, дескать, прорвалась, шельма. Не применять же меры силового воздействия к гражданам высокоразвитых государств!