Михаил Шевелёв - От первого лица

— Кофе хочешь? — спросил отец.

— Да не то слово, — отвечаю, — еще бы и поесть.

Пошли, говорит.

Зашли в «Шоколадницу» на втором этаже. Мордовороты заняли два соседних столика. Я взял кофе и сырники с клубничным муссом.

— А ты что будешь?

— Ничего.

— Ты что — не голодный?

— Что-то не очень.

— А я просто умираю.

— Ешь, ешь. И слушай.

— Я слушаю, ты не думай, просто вкуснее этих сырников я никогда в жизни ничего не ел.

— Отлично. Мое отцовское сердце переполняется гордостью. Мне больше всего всегда не хватало вот этого — завтраков вместе с тобой. И с мамой.

— Понимаю. Но ничего, скоро мы тебе всё компенсируем.

— Нет.

— Что — нет?

— Не получится. Я остаюсь.

— Ты — что?!

— Остаюсь. Нет вариантов. Я — гарантия.

— Гарантия чего?

— Сделки. Мы договорились. Подробности — не сейчас. Маме объясню подробности. Ты должен запомнить одно. Там… ну, в этих документах… там есть несколько человек, которых мы договорились не сдавать. По разным причинам. Но главное — там есть одно имя, которое не должно всплыть никогда. Ни при каких обстоятельствах. Все, что угодно, но только не оно. Иначе сделка аннулируется. Цена договоренности — твой безопасный отъезд. Но нужна гарантия. Это я. На слово тут никто никому не верит.

— Dad…

— Если ты это скажешь по-русски, мне будет приятно.

— Отец.

— Папа вообще-то. Но это уже капризы.

СМС с номера (7346) 5901711

«Мама здесь!!!»

— Марина в Нью-Йорке!!!

— Ага, это хорошая новость. Вот видишь, условия соглашения сторонами выполняются. Посмотрим, что будет дальше.

— Ты знал? Зачем она им вообще понадобилась?

— Я об этом договаривался. Зачем нужна была, спрашиваешь? Для страха. Им нужен страх, больше они ни во что не верят. Всё, слава богу, в порядке теперь.

— С кем договаривался? С первым лицом?

— Всё, время вышло. Тебе пора, и мне пора. Ты помнишь, о чем я тебя просил в конце первого файла?

— Маму жалеть?

— Да, это главное.

— Пап…

— Всё. Долгие проводы — лишние слезы. Спросишь Машу — она тебе объяснит, что это значит. Сейчас иди и не оборачивайся.

— Если мы приедем, мы сможем с тобой увидеться?

— Нет. Потому что ты не вернешься сюда. Никогда. Иди и не оборачивайся, сын.

В самолете я заснул еще на взлете и как в яму провалился. И завтрак пропустил, и обед. Только пару раз очнулся и все повторял про себя: «Долгие проводы — лишние слезы. Долгие… лишние…» — только бы не забыть… Машу спросить надо…

Окончательно проснулся я только на подлете к Нью-Йорку.

Спасибо, господи, за разницу во времени. В десять утра в Kennedy еще нет этой чудовищной толкучки на паспортном контроле. А багажа у меня и вовсе не было никакого.

Через полчаса после посадки я уже выходил из терминала. И тут я увидел ее. Маша!!! Ну какая же ты молодец, что решила встретить! И как же я по тебе соскучился… Маша, Маша, Маша…

Она обернулась, и я увидел ее лицо. Серое. Мертвое.

— Моя мама. Три часа назад. Внезапная остановка сердца. Ничего не смогли сделать. В крови нашли следы гельземия.

— Гельземия?

— Да. Яд. Редкий. Действует не сразу. При нагрузке на сердце.

Она не могла стоять, оседала, я обнимал ее, целовал, говорил какие-то слова, дурацкие, конечно, пустые… а в голове у меня…

А в голове у меня какой-то бездушный метроном раз за разом отстукивал: …теперь вернусь… им нужен страх… теперь вернусь… нужен страх… теперь со всех… теперь за все…

Эти два слова — «страх» и «вернусь» — преследовали меня долго. До самого возвращения.