Александр Щеголев - Старый пёс

— Меру свою знаю, — ответил с достоинством.

Я рассмеялся.

— Меру свою знают пьяницы и алкаши — от большого опыта. Те, кто не пьёт или пьёт мало, меру свою не знают, откуда бы им. (Он попытался возразить; я не позволил.) В связи с первым, второй вопрос: ты зачем в морг устроился? На грошовую зарплату?

— Зарплата маленькая, а деньги большие, — сказал он.

— Любишь парадоксы?

— Чем ближе к чужой смерти, тем больше вокруг денег, только самим тоже приходится платить. Кусками души.

— Ты уж поэкономнее с душой, авось пригодится…

— На Страшном суде, — докончил он.

Ага, философ попался. Что ж, тем проще.

— Ты пьёшь, Захар. Деньги для тебя важнее Страшного суда. Ты оклеветал невинного человека…

— Это кого?! — вознегодовал студент.

— Доктора Франковского, моего близкого друга.

— Почему оклеветал?

— Ну ты же выдумал страшилку, чтобы покрасоваться перед собутыльником? Юлия Адамовна мне порассказывала тут, но теперь-то я вижу — зря она за тебя беспокоилась. — Я сполз с мраморной столешницы и направился к выходу. — Извини, что оторвал от работы. Свободен, Захар.

Он стоял, не шёл за мной, пожираемый неуверенностью.

— А что вы скажете тёте Юле?

— А что ей сказать? Ну набрехал по пьяни, так сам же потом и сознался, что набрехал. Пару «штук» тебе в карман халата сунут — утешишься. Не обижайся, я просто не вижу, о чём нам с тобой говорить. Ты же волоска доктора Франковского не стоишь. А тёте Юле я скажу, что с тобой полнейший порядок, ты крепко стоишь на ногах, знаешь, чего от жизни хочешь. И пусть она маме это передаст, а то мать тоже волнуется.

— К… какая мать?

— Твоя мать, какая!

Он мучительно решал что-то внутри себя, согласовывал что-то с собой, забавно морща пунцовую рожицу. Я взялся за ручку двери…

— Подождите! Как вас там… Я готов сдёрнуть из этой клоаки хоть сейчас! (Слово-то какое — «клоака»). Это ж мать меня и сунула сюда! (А вот и истерика в гости, лучшая помощница опера.) И на деньги ваши я клал! А уж дружок ваш Франкенштейн — выродок почище, чем в кино!!!

Ишь ты, знает прозвище… Юного философа пробило, не желал он быть ни негодяем, ни маменькиным сынком. Потому что не был ни первым, ни вторым. Я его правильно просчитал. Удовлетворения от этого не испытывал, сказал бы, типа, «ничего личного», но это неправда. Когда ломаешь человека, это всегда личное.

И началась работа. Почему «мой Франкенштейн» выродок? Очень просто. Вдвоём с лаборантом они подняли труп на второй этаж, разместили на столе вот в этой вот секционке, а дальше, перед тем как отпустить помощника на все четыре стороны, завотделом зачем-то отключил телекамеру. Мало того, забрался на стул и… вытащил штекер! Просто выключить ему показалось мало. Боялся, что кто-то случайно подсмотрит за вскрытием по монитору? Ну и подсмотрели бы, что тут такого? Монитор, кстати, стоит в учебной аудитории, по вечерам она пуста и заперта… В общем, поведение начальника одновременно и напрягло будущего врача, и вызвало неконтролируемое любопытство. Пока он думал, как поступить, Франковскому приспичило в сортир. То есть главный патологоанатом ненадолго покинул секционную. Воспользовавшись моментом, лаборант проскользнул внутрь и спрятался «за стеклом» — вон туда (Захар показал на комнатку, из которой ученики наблюдают за процессом вскрытия.) Там он лёг на стульчики, чтоб не заметили, вдобавок «за стеклом» обычно темно, в отличие от ярко освещённой секционки. Отличное место для обсервации… Только вскрытия фактически не было. Франковский произвёл разрез и целенаправленно вытащил из желудка… (Захар сделал паузу — не нарочно, просто слюна во рту скопилась…) ф-ф-флэшку. Как будто заранее знал, что она там… Я показал ему кулон, доставшийся от Льдовой: такую? Нет, какая ж это флэшка. Нормальную!

С ю-эс-би разъёмом. Или в желудке не флэшка была, засомневался парень, а что-то похожее… Дальше, скомандовал я. А дальше — всё, Франкенштейн зашил разрез, как будто вскрытие закончено, и с ходу накатал отчёт. В отчёте, само собой, лажа. «Труп мужчины, от 55 до 60 лет, на передней поверхности грудной клетки слева от средней линии между срединно-ключичной и центральной линией находится татуировка в виде перевёрнутого якоря, обвитого стилизованным под змею канатом…» Не было на трупе якоря! И ранения ваш друг описал от балды, без исследований. Слепки не получал. Сплошная лажа!.. Когда Франковский ушёл и тело с собой увёз, свидетель просидел в классе несколько часов, боялся выйти, трясло его там. Его и сейчас затрясло, едва вспоминать начал. Вроде бы ты в морге служишь, нервы должны быть крепкие, пожурил я молодого человека. Так не мертвеца же испугался, восстал парень, а живого! Честно говоря, когда на следующее утро выяснилось, что шефа того, прикончили, он почувствовал огромное облегчение…