Александр Щеголев - Старый пёс

— У меня бред? — спросил я, принюхиваясь.

— Спокойно, офицер. Это всего лишь благовония.

Юлия распахнула передо мной дверь. Секционная номер три. Пять столов с мраморными столешницами, на всех — тела, с одним работают. Мужик в халате что-то пишет в углу, дама тихо воркует в мобильник, откусывая от сникерса… А возле окон, возле двери, где мы застыли, ещё где-то, — висят полосочки из ткани, и запахи, источаемые ими, я бы назвал бесподобными, если б знал такие слова…

— Пачули — для денег. Лемонграсс защищает от тайных умыслов, — пояснила мне Юлия. — Мандарин и сосна пробуждают творчество и дарят покой, но, честно говоря, эти запахи скорее для ощущения праздника.

Я прибалдел:

— Ты серьёзно? Пардон… «Вы». Вы, конечно.

— Можно «ты», разрешаю, — на один неуловимый миг суровый трупорез превратился в прелестную кокетку. — Ну разумеется, я шучу. Какая магия ароматов в морге? Амбре приглушить, и то хорошо. Эфирные масла́ плюс льняная ткань, она лучше впитывает, вот и вся магия. Пойдемте, прошу.

Дальше была комната для персонала. В ней, кроме уже знакомых тряпочек, пропитанных маслами, обнаружился серебристый конус, усечённый сверху, чем-то похожий на макет вулкана. Над кратером курился дымок. Аромалампа, похвасталась заведующая. И за чей счёт банкет? На свои покупаю, вздохнула она, кто ж позволит на казённые… Потом заглянули в её кабинет, где насладились зрелищем вентилятора, на решётке которого трепетали всё те же магические, дурманящие ум полосочки… И я поднял руки:

— Юлечка, сдаюсь! Не хватает приятной расслабляющей музыки!

И она с готовностью рассыпала колокольчики своего смеха (выразился бы писатель, не будь он опером).

— У нас и музыканты есть, — бросил проходящий мимо патологоанатом. — Во второй секционке. Струнное трио годится? Вчера хорошо отметили премьеру…

— Кстати, Сергей, вы в точку попали, — посерьёзнела Юлия. — Я подъезжала к Франковскому с предложением попробовать эфирные масла для смягчения негатива в нашей работе. Он посмотрел на меня, как на дуру: «Может, ещё индийскую музыку включить в программу? А жмурики петь и плясать будут?» Может, и включу! Пока моя власть, работа здесь будет в радость!

Эх, чудачка, не с того ты принялась наводить порядок, подумал я с горечью. Начала с цветочков, а надо — с расстрелов… Не сказал ей об этом. Не захотел бить по крыльям. Пусть девочка летает. Разбить иллюзии легко, ты попробуй потом их восстановить, если припрёт. На таких людях — с иллюзиями — держится мир, они как гвозди: вытащи из стены, и мир посыплется…

— Мы с Радием когда-то были простыми патологоанатомами, — продолжала она. — И всегда он был без нервов, меня это поначалу восхищало. Не ворчал, не увиливал, вскрывал кого и что угодно. Бывало, из «грязной» секционки не вылезал, если дело требовало… Я о чём хочу сказать? Мы все здесь, хоть и с крепкими желудками, толстой корой покрытые, но, например, с тухляками работать не любим. А также, если есть возможность, пытаемся устраниться от работы с маленькими детьми, тем более младенцами. Отходнячок потом малоприятный, его не видно, но есть. А Радий называл младенцев «огурчиками» — и вся реакция. Не видел различий между тритоном и ребёнком. Автомат, машина. Оживлялся только со свежими трупами, которые ещё теплые…

— А в последнее время? — направил я беседу, куда нужно.

Настойчивые намёки на то, что Радик был социопатом, меня не беспокоили. Во-первых, я знал его тыщу лет, во-вторых, все патологоанатомы, с кем я имел дело, — люди со странностями, иногда с такими, что в голове не умещается (иначе я не представляю, как можно выдержать такую работу), и сама Юля — не исключение.

— В последнее время? Вскрывал нечасто, начальник же.

— Но вскрывал?

— Обязательно. Иногда и в подвал спускался. Администратору, чтобы остаться врачом-специалистом, нужно иметь определённое количество часов практики, иначе он теряет квалификацию и превращается в простого функционера.

— Когда последний раз резал, помните?

— Надо журнал посмотреть… Хотя…

Тон моей собеседницы изменился. Что-то этот поворот темы значил для неё, что-то крайне неприятное.

— Понимаете, Сергей, из-за истории с Франковским нас в последнее время проверяют, очень трудно работать. Но если выяснится, что бывший руководитель, как бы вам объяснить… с нас кожу, понимаете, будут медленно снимать, конкретно с меня, как нового завотдела.

— Вы не рассказали Льдовой что-то, как вам кажется, важное? — участливо спросил я и взял её руку в свои. Она не заметила этого. Рука врача Беленькой была холодной.