Мэри Стюарт - Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости [сборник]

Начался медленный спуск. Недавно дорогу расширили, и по бокам высились насыпи из рыжей земли и камней. Эти насыпи и груды казались живыми ранами на обожженной земле. Знойные лучи заходящего солнца заливали их ярким янтарным светом, и на его фоне сухой чертополох, что рос повсюду, вырисовывался изящно и четко, как замысловатая филигрань из медной проволоки. Наверху виднелись новый отель и туристский павильон, которые, как и рваные насыпи вдоль дороги, казались увечьем, чем-то чужеродным и оскорбительным. Изогнутые окна сверкнули, когда мы проехали мимо и вписались в первый крутой поворот.

Я невзначай спросила:

— Ты здесь в отпуске?

Я только хотела поддержать разговор, вопрос был самый обычный, повседневный — такой вполне можно задать при встрече в подобном месте; но едва я его произнесла, как тут же сообразила, что звучит он явным продолжением моего последнего высказывания. Я было собралась что-нибудь добавить, но мой спутник уже заговорил, и, судя по тону, ничего подозрительного в моих словах он не углядел.

— В каком-то смысле да. Я школьный учитель. У меня дом в Уинтрингеме. Занимаюсь античной филологией.

Я ожидала чего угодно, но только не этого: сама респектабельность, — засвидетельствовано и скреплено печатью.

Я проговорила слабым голосом:

— Тогда понятно. Тебя, конечно же, интересуют здешние места. Как и меня.

— Только не говори, что мы коллеги! Неужели еще один нищий ментор?

— Похоже на то.

— Античка?

— Да. Только в школе для девочек под этим подразумевается латинский, к моему стыду и огорчению.

— Ты не знаешь древнегреческий?

— Знаю немного. Совсем чуть-чуть. Но порой этого хватает, чтобы уловить слово и понять, о чем идет речь. Моих азбучных знаний вполне довольно, чтобы строить фантастические догадки о смысле и назначении некоторых местных объявлений, а в древнем театре Ирода Аттического в Афинах я пережила необычайные чувства, просто дух захватывало, когда хор в «Антигоне» взывал к Зевсу на фоне глубокого черного неба, вот уже три тысячелетия внимающего этому зову. — Я слегка смутилась от собственного красноречия и добавила: — Что за ужасная дорога!

Машина накренилась, вписываясь в очередной крутой вираж, и нырнула к подножию огромного плеча Парнаса, пронзающего Крисейскую долину. Под нами лежала деревня, а за ней на мили и мили, до самого моря, разливались оливы.

Саймон весело сказал:

— Во всех местных автобусах у водителей на лобовом стекле висят иконы и перед иконой горит маленький красный огонек на батарейке. На этой дороге на каждом повороте икона мотается из стороны в сторону, как сумасшедшая, и все сидят и крестятся.

Я улыбнулась:

— Включая водителя?

— Точно. Включая водителя. Думаю, что иногда, — продолжал Саймон, — он еще и глаза закрывает. — Тут он направил отнюдь не маленькую машину в очень крутой поворот, в дюйме обошел идущий впереди фургон и добавил: — Свои уже можешь открыть. Это — Криса.

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам.

— Прости. Должно быть, нервы сдали.

— Просто ты очень устала. Выпьем чего-нибудь в Итее, а потом уж отправимся на поиски Самонидиса.

— Нет, пожалуйста, — запротестовала я слишком поспешно.

Он быстро взглянул на меня:

— Ты что, действительно боишься?

— Я… да… Боюсь.

— А я так не переживаю. Нет, правда, я совершенно спокоен. Наверняка ерунда какая-то, иначе бы уже все давным-давно выяснилось.

— Знаю. Знаю, что все это вздор. Глупость, пустяки и вообще ничто, но, говорю же тебе, я самая отъявленная трусиха в мире. Честное слово. Годами убеждала себя, что при случае сумею действовать не глупее других и вполне самостоятельно, однако теперь понимаю… Да ведь я даже обычных сцен не выношу, и как мне пришло в голову, что я справлюсь со столь затруднительным положением, ума не приложу.

Я умолкла, ошеломленно сообразив, что ничего подобного в жизни не говорила Филипу и не скажу даже через сто лет.

Саймон произнес невозмутимо:

— Не волнуйся. Я же здесь. Что бы ни случилось, я тебя спасу, так что сядь поудобнее и отдохни.

— Если, — сказала я, — найдем Саймона.

— Если найдем, — сказал Саймон.

По приезде в Итею я с радостью свалила все на него.

Итея — порт, в коем в древние времена высаживались паломники, направляющиеся в дельфийское святилище Аполлона. Храм много столетий являлся религиозным центром всего Древнего мира, и в наши дни мы, пользующиеся современным транспортом, дивимся, какие расстояния преодолевали пилигримы пешком, верхом или на маленьких суденышках, чтобы поклониться богу света, мира и врачевания или же попросить совета у знаменитого оракула храма. Самый легкий путь лежал через Итею. Путешествие по морю, со всеми его опасностями, было менее мучительно и рискованно, чем путешествие по дороге, идущей через горы, и здесь, в маленьком порту Итеи, собирались паломники, чтобы посмотреть из гавани на изгиб реки Плейстус и на вздымающийся за ней отрог Парнаса, где гнездятся нынешние Дельфы, и на сверкающие утесы Сияющих скал, что стоят на страже святого источника.