Мэри Стюарт - Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости [сборник]

Махнув рукой, он направился вниз по улице.

Большое окно и балкон моего номера выходили на долину. Ставни были закрыты от солнца, но даже так комната была полна ослепительного света, проникавшего в отверстие в ставнях, отчего она казалась круглой. Как только дверь за горничной, показавшей мне номер, закрылась, я подошла к окну и распахнула ставни. Меня словно опалило зноем.

Солнце уже катилось на запад, и долина и равнина за ней точно отяжелели от усыпляющей жары. Течение олив застыло, и исчезло даже призрачное ощущение прохлады, создаваемое их струящимися серыми листьями. Вдали уголок сверкающей воды очерчивал край равнины, его сияние резало глаз, будто раскаленный луч от увеличительного стекла.

Я закрыла глаза и захлопнула ставни. Затем скинула одежду и долго наслаждалась прохладной водой. Я сидела на кровати и расчесывала волосы, когда горничная принесла чай. Я пила чашку за чашкой — Саймон Лестер оказался совершенно прав, чай был отменный, — откинувшись на подушки и положив ноги на спинку кровати. Я не думала о Саймоне — ни об одном из них, — не думала о машине, я не думала ни о чем, только о маленькой прохладной белой комнате.

Вскоре я поставила поднос на столик у кровати, устроилась поудобнее, чтобы отдохнуть, и сама не заметила, как уснула…

Проснулась я от свежести и шума дождя, что было просто немыслимо. Свет по-прежнему пробивался сквозь ставни, и когда я отворила их, то увидела, что солнце, хоть и опустилось ниже, все еще сверкает в полную силу. Мое окно было наполовину в тени: две ветви платана протянулись между мной и садящимся светилом. То, что я приняла за шум дождя, был шелест листьев: они шуршали и перешептывались на легком ветерке, принесшем вечернюю прохладу.

Я взглянула вниз, на террасу под балконом. Он был там. Сидел под платаном и курил. Его стул стоял у самой ограды, одна рука покоилась на изгороди. Он сидел, расслабившись, ничего вокруг не замечая, и пребывал в абсолютном покое. Машина стояла на своем месте. Если он и не нашел другого Саймона, а очевидно, так оно и было, то отнюдь не казался особо этим огорченным.

Задумчиво глядя на него, я подумала, что, пожалуй, Саймона Лестера не так-то легко огорчить. Это спокойствие, нарочитая небрежность, веселый нрав… он явно в ладу с жизнью… и при всем при этом есть в нем что-то чрезвычайно труднообъяснимое. Сказать, что он знает, чего хочет, и берет это, — значит создать ложное представление; вернее будет сказать, что, приняв решение, он выполняет его и тут же отбрасывает, причем с такой легкостью, которая свидетельствует о его почти пугающей уверенности в себе.

Вряд ли я распознала все это в первый же день; может, просто отметила наличие качеств, у меня явно отсутствующих, но точно помню, что в первое же мгновение ясно ощутила его самоуверенность, причем намного ярче и сильнее, чем за долгие годы великосветского бахвальства Филипа; правда, эта самоуверенность была совсем иного сорта. В чем именно заключается разница, я тогда не знала. Знала я только, что чувствую некую смутную благодарность Саймону за то, что он дал мне возможность не выставлять себя посмешищем, и более явственную за то, что так спокойно взялся помочь мне в этом деле с «другим Саймоном»…

Интересно, думала я, вновь закрывая ставни, а он вообще удосужился поискать его?

И решила, что нет.

Как оказалось, я была к нему несправедлива.

Когда я спустилась вниз, он сидел, засунув руки в карманы, поглощенный созерцанием машины на пару с греком в ярко-голубой рубашке со значком гида на груди.

Саймон взглянул на меня и улыбнулся:

— Как отдохнули?

— Замечательно, спасибо. А чай и правда был хорош.

— Рад слышать. Надеюсь, теперь у вас достанет сил снести удар судьбы? — Он кивнул на машину.

— Так я и думала. Вы его не нашли?

— Ни следа. Я побывал в других гостиницах, но там нет постояльцев с таким именем. Потом я зашел в музей к Георгиосу. Он сказал, что никаких Саймонов в Дельфах не знает.

— Кроме вас, кирие Лестер, — вставил грек.

— Кроме меня, — согласился Саймон.

Я спросила довольно беспомощно:

— Что же нам делать?

— Кирие Лестер, — заговорил грек, как-то странно поглядывая на него, — а может, никакого другого Саймона-то и нет? И это вовсе не ошибка? Просто кто-то… э-э, как это по-вашему?.. использует ваше имя?

— Произносит мое имя всуе? — Саймон рассмеялся, но я знала, что подобная мысль уже приходила ему на ум. Мне, кстати, тоже. — Маловероятно. Во-первых, кто? А во-вторых, если некто и воспользовался моим именем и дело действительно было столь срочным, он бы уже непременно явился востребовать эту чертову штуковину.