Мэри Стюарт - Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости [сборник]

От облегчения у меня закружилась голова. Скала поплыла в колеблющемся мареве. Я закрыла глаза и положила голову возле покрытого пылью куста. Легкий сладкий запах, похожий на сухую ароматическую смесь, навевал воспоминания об английских садах, о пчелах среди тимьяна…

Не помню, когда я наконец поняла, что воцарилась полная тишина. Глянув вниз, я обнаружила, что Ангелос вновь стоит посреди площадки. Замерев, он смотрел вверх, но не на меня, а на то место, где только что бродили козы. Я медленно перевела взгляд туда же. Горячий камень обжигал мне щеку.

Козы так и не ушли. Они рядком стояли у края, замерев, как и человек. Навострив уши, они внимательно и с любопытством смотрели вниз… Желтые сатирьи глаза, количеством шесть штук, пялились прямо на меня.

Бросив куртку на валун, Ангелос двинулся к скале.

В ту же секунду я услышала, как сыплются пыль и щебень — козы дали деру. Словно эхо стука копыт, стучало мое сердце. Но я даже не шевельнулась — то ли неведомый мне инстинкт заставил меня, как прячущееся животное, сжаться в комочек, то ли я полностью утратила способность двигаться от страха, который то накатывал волной, то отступал. Как бы там ни было, я просто лежала распростершись, в то время как грек шагал по козьей тропе прямиком ко мне. В какой-то миг мне показалось, что он уже совсем рядом и бежать поздно. Я все думала о его пистолете и лежала не дыша, прижавшись к горячей земле.

Казалось бы, меня загораживал куст, да и выступ сверху мог отчасти заслонить, но крутая тропа шла как раз мимо того выступа, где я пряталась. А вдруг — если такое может быть — он в спешке пройдет мимо и не заметит меня за кустом? Хлопчатобумажное платье мое было бледной расцветки, а теперь еще и запылилось. Очень может быть, что на фоне сверкающего камня и красной глины Ангелос меня не заметит.

И вот он оказался как раз подо мной. Остановился. Голова его была чуть ниже моего выступа. От страха я не решалась выглянуть, только слушала: шаги затихли, и совсем рядом послышалось его сопение. Он глядел вверх.

Постояв на месте несколько секунд, он тихо двинулся дальше. Но не вверх. Он осторожно шагнул влево — под выступ.

Через иллюзорную преграду сухой растительности мне была видна его голова. Она была повернута в сторону, и я поняла, что, должно быть, он сошел с тропы. Я слышала, как сыплются камешки, как шуршит сухая трава под его ногами. Ступал он крайне осторожно, останавливаясь после каждого шага.

Мне было необходимо знать, что он делает. И я чуть-чуть повернула голову — стало лучше видно.

Под моим выступом находился еще один выступ, на нем были скудная растительность да груда щебня. Я увидела все это за секунду. Спрятаться в таком месте мог разве что ребенок. Но Ангелос, как собака, методично обыскал весь этот выступ, не выпуская пистолета из руки. Когда он на мгновение остановился, меня посетила глупая надежда, что этим он и удовольствуется и спустится вниз, решив, что козы пялились на змею… Но он, не колеблясь, вновь вернулся к тропе и стал подниматься ко мне.

В тот момент я даже не испугалась. Казалось, страх достиг такой высокой точки, что уничтожил сам себя, — так свет становится ослепительно-ярким, перед тем как погаснуть. И снова, как дымка, меня окутало ощущение нереальности — я будто вновь оказалась в театре. Все это происходило не со мной.

Думаю, что нет в мире человека, в полной мере осознающего, что он когда-нибудь умрет. По этому поводу существует огромное количество философских трудов. И думаю также, что нет человека, допускающего саму мысль, что такая страшная вещь, как убийство, может произойти с ним. Что-нибудь помешает убийце, и ничего не произойдет. С другими — возможно, но не со мной. Не со мной.

Ослабев и покорившись случаю и судьбе, я лежала в горячей пыли, а Ангелос быстрым шагом поднимался ко мне. Скоро он дойдет до выступа. Может, сразу увидит меня, а может, сначала раздвинет куст и лишь тогда поднимет меня, перепуганную и грязную, из моего лежбища. Вот он уже здесь. И мимо не пройдет…

Я где-то читала, что, когда человек прячется от преследователей, жаждущих его прикончить, самая большая опасность заключается в том, что жертву охватывает отчаянное желание выдать себя, что она и делает. Я не верила этому. Считала, что страх будет гнать несчастного до тех пор, пока он не упадет, как загнанный заяц. Но оказалось, что это правда. Возможно, что-то во мне взбунтовалось и я не могла позволить, чтобы этот тип нашел меня стоящей на четвереньках, грязной и перепуганной; а возможно, я поддалась ужасному слепому инстинкту загнанного человека. Но это оказалось сильнее меня, и сопротивляться я была не в состоянии.