Александр Трапезников - Ночные окна

– Подтверждаю его слова, – раздался голос Стоячего. – Истинная правда. Никакой он не трюфель, а мухомор!

– Да, да! Верно! Лжец! Обманщик! Тайный развратник! Вор! Убийца! – посыпались и другие голоса-возгласы. Замелькали гневные, искаженные в полутьме лица: братья Топорковы, Нехорошее со своим «семейством», Маркушкин, Николай Яковлевич, иные мои пациенты – бывшие, о которых я уже и забыл.

– Отдайте его мне, – попросила вдруг Нина, усаживаясь ко мне на колени и отталкивая писцов-протоколистов. – Он мне нравится. А потом делайте с ним, что хотите.

– Нет, мне! – потребовал Олжас, подтачивая на бруске нож с инкрустированной костяной ручкой. – Только мне. Я давно жду. Я голоден.

– И этот человек числился супругом моей Насти! – с возмущением произнес Гох.

– Почему «числился»? Я и есть, – возразил я, дергаясь под тяжестью усевшихся на меня тел.

– Есть буду я, – напомнил Олжас Сулейманович.

– А мы на это поглядим, – сказала непонятно как очутившаяся тут Харимади, которую держал под руку Парис. Впрочем, какая разница, откуда они все тут взялись, в этом подвале или катакомбах? Мне уже становилось как-то все равно. Вон – и Лариса Сергеевна Харченко там маячит, и Леночка Стахова, и Зара Ахмеджакова, и… и… кажется… сама мадам Ползункова со своей Принцессой на плече. Только вид у нее не очень здоровый. Оно и понятно – столько времени пролежать без движения.

– Так какие будут предложения? – спросил Тарасевич, постукивая сандаловой тростью по земляному полу. – У меня времени мало.

– Наш самолет в Токио через два часа, – добавил Сатоси. – И вообще, это ваша проблема – русских. Вечно вы в своих душах копаетесь! Начитаетесь на ночь Достоевского…

– Ладно, давайте, в самом деле, решать, – сказал Мишель Зубавин, громко зевнув. – А то цыгане у ворот ждут. Томятся без нас. Слышите?

Откуда-то издалека действительно доносились тоскливые гитарные переборы. На первый план выдвинулся господин Шиманский. Вид его не предвещал ничего хорошего. «Этот предложит либо закатать в асфальт, либо сбросить с вертолета», – подумалось мне.

– Господа! – начал Владислав Игоревич. – Процесс подходит к концу. Я требую…

Но договорить он не успел. Его оттолкнула… Анастасия и с подавляющей всех силой и гневом произнесла:

– А ну-ка, пошли отсюда все вон!

И положила мне на лоб свою прохладную, умиряющую ладонь. Лица и фигуры стали искажаться и исчезать. Мрак отступал, уползал в щели. Вроде бы даже прибавилось свежего воздуха.

А я… проснулся.

На столике в моем кабинете горела лампа, а я лежал на кушетке. Выходит, аварию на электростанции уже устранили и свет дали. Это хорошо. Но голова у меня по-прежнему трещала. Я потрогал лоб и обнаружил мокрое полотенце. И только сейчас заметил сидящего в кресле Левонидзе. А за столиком на стуле еще и Волкова-Сухорукова. Они тихо переговаривались, пока не услышали, как я зашевелился.

– Очнулся? – спросил Георгий. – А я тебя в коридоре нашел, прямо перед твоим кабинетом. Башкой в темноте стукнулся? Я тебе на темечко лед положил.

– Что случилось? – задал вопрос Волков-Сухоруков, внимательно глядя на меня.

– Не знаю. Не помню. Кажется, действительно споткнулся, – ответил я. Каждое слово в моей голове отзывалось болезненным толчком. – Или кто-то ударил сзади, – добавил я. – Но зачем?

– Если хотели убить, то уж убили бы – лежать бы не оставили, – заметил следователь ФСБ. – Может, решили просто попугать? Предупредить, чтобы особо не рыпался?

– А куда он рыпается? – спросил Георгий. – Он свое дело делает. Если только узнал что-то, что не положено. Случайно.

– Я за последнее время много чего узнал, – пробормотал я, закрыв глаза, – так мне было удобнее, меньше болела голова. – А сейф заперт?

– Заперт, – ответил Левонидзе. – Ты же даже от меня ключ прячешь.

Это было верно. Ключ я держал в этой же комнате, но в тайнике. Никто бы не догадался. Хотя я хранил его всегда под рукой и, в сущности, на виду у всех – в бутоне розы, который был единственным искусственным среди других живых цветков, стоящих в хрустальной вазе. Но даже если бы его обнаружили – надо еще знать шифровой код замка. А он у меня был швейцарской системы, так что вскрыть сейф можно было только с помощью автогена, да и то если крепко постараться. Я же сейчас больше всего беспокоился о дневнике Стаховой, ее видео– и аудиокассетах и своей картотеке.

– Ну и что же конкретно вы узнали? – спросил Волков-Сухоруков, продолжая прерванный разговор. – Имя убийцы Аллы Борисовны?