Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

— Мы все, в той или иной мере, подвержены иллюзиям. По-моему, и ваша мачеха…

— Элен? Что вы, — она была очень счастлива с отцом.

— Мне кажется, что ей было скучно.

— Почему вы так считаете?

— В противном случае она бы не написала этот роман…

— Вы имеете в виду рукопись, которую я вам передала?

— Да. Это совершенно банальная вещь, которая, однако, наталкивает на мысль, что ваша мачеха не была полностью счастлива с вашим отцом или, возможно, не была удовлетворена своим положением.

— Бедная мама… Она случайно оказалась, если можно так сказать, между двумя временными пространствами. По возрасту она принадлежала к поколению, время которого уже прошло, а по вкусам — больше походила на сегодняшнюю молодежь. Казалось, что от этого внутреннего разногласия она могла страдать. Но, напротив, — мачеха была свободна от всяких комплексов неполноценности. Возможно, иногда, она мечтала…

Мнение Мишель о ее бывшем женихе для меня было бесконечно приятным. С легким сердцем я пригласил ее в Ля Жасери, где в ресторанчике, построенном в деревенском стиле, перед огромным очагом в огромном зале мы поужинали простой, но вкусно приготовленной пищей. Наш разговор ни разу не коснулся смерти Ардекуров. Мишель рассказала о своей жизни, проходящей в учебе и безо всяких житейских забот, которая показалась мне довольно скучной. В свою очередь, я поделился воспоминаниями о своем детстве в квартале Крэ-де-Рош. Мы провели прекрасный вечер, и когда, в довершение всего, она разрешила называть ее просто Мишель и обещала звать меня тоже по имени, — рекомендации Главного комиссара полностью вылетели из моей головы. Мы уехали из Ля Жасери около десяти вечера и медленно спустились к Сент-Этьену, вспоминая о прекрасных мгновениях, которые мы только что испытали. Во избежание сплетен, я высадил Мишель Ардекур в том же месте, где мы прежде встретились, перед мужским лицеем.

Угрызения совести из-за того, что на сегодня все дела были заброшены, заставили меня заехать в комиссариат. Несмотря на позднее время Эстуш с Даруа меня ждали, и первый даже, казалось, растерял всю свою флегматичность.

— Патрон, нужно немедленно позвонить Главному комиссару. Есть неприятные новости!

— Что случилось, Даруа?

Он не успел ответить: Эстуш, протягивая мне трубку, сообщил, что Главный у телефона.

— Добрый вечер, месье Главный, комиссар.

— Где вы были, Лавердин! Вас везде разыскивают!

— Мне нужно было немного отдохнуть, и я позволил себе небольшую прогулку по склонам Пилата.

— Вы хотите сказать, что отдыхали один?

Лгать было незачем, — возможно, он уже обо всем знал.

— Нет, месье Главный, я был с мадмуазель Ардекур.

— Значит, все что я говорил вам, было напрасно? В первую очередь, Лавердин, вы — полицейский. Будьте добры, сначала дождитесь конца расследования, а уже потом занимайтесь романами. Хотя должен заметить, что в данном случае вам и мадмуазель Ардекур повезло.

— Не понял, месье Главный комиссар?

— Мадмуазель Ардекур повезло, что вечером она была с вами, Лавердин, и стало быть находится вне подозрений в новом преступлении, а вам повезло в том, что, сами того не подозревая, вы исключили одного из подозреваемых.

— Так что же, наконец, случилось, месье Главный комиссар?

— Пока вы прогуливались по склонам Пилата, был убит месье Понсе.

Я вышел из кабинета в три часа ночи, приказав Эстушу добраться в Лион до начала работы и передать месье Ретонвалю только что составленный мной рапорт. Я же планировал быть в городе к середине дня.

Теперь уже никто не мог сомневаться, что смерть супругов Ардекур была результатом двойного убийства. Это было единственной положительной стороной нового преступления.

Месье Понсе жил один, и рассчитывать на показания любезных соседей не приходилось. Убийца сделал свое дело достаточно тонко, что давало повод думать о нем, как о неплохом знатоке людей. Борьбы не было. Войдя, я увидел месье Понсе сидящим в кресле, по воле случая, в той же позе, что и его покойный хозяин, — уронив голову на стоящий рядом стол. Его череп был проломлен тупым и довольно тяжелым предметом. Было очевидно, что месье Понсе нисколько не остерегался своего посетителя, что позволило последнему зайти сзади и нанести удар. Значит, он хорошо знал убийцу. То же впечатление осталось у меня и от трагедии в доме Ардекуров. В обоих случаях жертвы ничего не предприняли для самозащиты, что говорило о их полном доверии к убийце.