Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

— Очень хорошо! Значит, теперь вы нас предаете? О, мои бедные дети, я прошу у всех вас прощения… Я не мог предположить, что ваша собственная мать пойдет против вас и станет на сторону того, кто обманул вашу сестру…

Старый жулик издал жалобный стон, способный разжалобить любое сердце. В отчаянии Фрэнсис крикнул:

— Может достаточно разыгрывать эту комедию? Если вы так уж хотите знать, пожалуйста: да, я люблю Морин, да, я несчастен потому, что ей нравится другой! Вы довольны?

О'Миллой недоверчиво улыбнулся:

— Так всегда говорят…

Бессетт, сам себя не узнавая, прорычал:

— И вот вам доказательство!

Он подошел к Морин, обнял ее и, не встретив никакого сопротивления, поцеловал в губы. Сразу же после этого Фрэнсис услышал рев, напоминавший тайфун, и погрузился в темную ночь, потеряв сознание.

К земной жизни его вернула острая боль в макушке. Посмотрев вокруг, он понял, что лежит на чужой кровати и в чужой комнате. Склонившийся нал ним джентльмен выпрямился и спросил:

— Вам лучше?

Получивший оксфордское воспитание, Бессетт не привык разговаривать с людьми, которые не были ему представлены, и поэтому, в первую очередь, спросил:

— Кто вы, сэр?

— Доктор… ничего страшного не случилось, я только наложил вам три шва. К сожалению, мне пришлось сбрить вам волосы на макушке, так что потребуется некоторое время, чтобы они отросли.

— Но зачем?

В поле его зрения появилась Морин, и он сразу же заметил слезы у нее на глазах.

— Фрэнсис, Руэд очень сожалеет о том, что он забыл, что фаянсовый чайник, который разбили в воскресенье вечером, заменили медным…

— Ну и что?

— Он не думал, что сможет вас так сильно ранить…

— Морин, где я?

— В моей комнате, дарлинг, на моей кровати.

Фрэнсис Бессетт был англичанином, и от этого он до ушей покраснел.

— Нет, не может быть, вы это что — нарочно?

Джошуа Мелитт недоверчиво смотрел на Бессетта, стоявшего перед ним с забинтованной головой. Тот улыбнулся.

— Всего несколько швов…

— На этот раз — авария?

— Да, почти: невероятная оценка действий…

Старик Джошуа вздохнул. Казалось, он был удручен.

— Фрэнсис, я вас считал уравновешенным человеком.

— А я и есть уравновешенный человек. Вот другие — не всегда!

— Зачем же вы с ними имеете дело?

— Я понял это лишь после…

— Похоже, вы после всего этого очень гордитесь собой?

— Я счастлив, мистер Мелитт!

— А…, вероятно, ваша ирландка?

— Да, ее отец позволил мне попросить ее руки.

— Надеюсь, вы не станете об этом жалеть.

— Никогда! Морин такая…

Джошуа сухо его прервал:

— Не стоит! Я знаю наизусть все, что вы мне скажете. Или вы считаете, что придумали нечто новое? Нет? Тогда, дорогой друг, согласитесь: то, что вы собирались произнести о Морин, уже было сказано о Сьюзен, Элизабет, Рут и других. И если не возражаете, давайте перейдем к более серьезным вещам!

Фрэнсис обиделся на Мелитта, не желавшего признать исключительности Морин.

После того, как они вместе просмотрели почту, Фрэнсис холодно попрощался со своим наставником, но потом, поскольку он был влюблен, а значит — снисходителен вернулся обратно и с теплотой в голосе сказал:

— До свидания, мистер Мелитг, желаю вам счастливо провести этот день!

Джошуа недоверчиво взглянул на него, но увидев, что Бессетт искренен, улыбнулся в ответ.

— Спасибо, Фрэнсис, и… как знать, возможно эта Морин и в самом деле — настоящая жемчужина!

Убедить в этом Берта Лимсея оказалось значительно проще. Уже очарованный маленькой ирландкой, узнав о случае с чайником и наложении швов, он весело рассмеялся, чем привлек внимание мисс Скрю. Старая дева с минуту смотрела на дружеские объятия друзей и, очевидно, решив, что это несовместимо с традициями фирмы, фыркнула и вышла. Они даже не обратили на нее внимания.

— Берт, пока Морин ухаживала за мной в своей комнате, она рассказала, зачем вы встречались. Извините, старина. Я не мог знать, что вы хотели убедить ее повлиять на меня, чтобы я оставил поиски убийц родителей.

— Думаю, если бы я сам вам это посоветовал, вы бы восприняли этот совет, как еще одно доказательство моей вины.

— Давайте не будем больше к этому возвращаться… Мне стыдно, что я так глупо вел себя…

— Я был уверен, что меня вы не послушаетесь, а вот к словам, сказанным ею, отнесетесь с должным вниманием. Может быть, я ошибался?

— Послушайте, Берт, я вам искренне благодарен за этот поступок, поскольку он — еще одно свидетельство заботы обо мне, но этого дела я так просто не могу оставить! Согласитесь, это — мой долг перед отцом и матерью.