Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

Мы прошли по коридору в комнату отдыха.

– Да ты что! Откуда столько? – вдруг раздался в коридоре голос, который показался мне знакомым. – Не то что у меня, у бухгалтера на черной кассе столько нет. А у тебя откуда? – продолжал голос, и я узнал его по характерному дребезжанью заплывших жиром голосовых связок.

Это был голос директора Карнавалова, который только что поздравлял со сцены работников «Русского минерала».

– Ты давай не верти! Говори, где чемодан денег взял так быстро? – вопрошал Карнавалов.

Звуки раздавались из технической комнаты для персонала, которая находилась прямо напротив комнаты отдыха, где я оставил напившуюся Юлю. Вика взяла туфли в руки, босиком пробежала по ковровой дорожке чуть дальше по коридору. Я прошел следом, и мы замерли, спрятавшись за ростовой куклой капитана Джека Воробья, широким жестом приглашавшим в «Пиратский зал», вход в который как раз был следующим по коридору.

– Так это и есть наша черная касса, Валерий Павлович! – ответил Селиверстов тоном самой искренней убежденности.

– Ладно тебе. У нас там таких сумм нет.

– Так ведь и нет. Вот они все тут, – отшучивался юрист.

– Стоять! – генеральски окрикнул Карнавалов.

– Что еще? Давайте я расплачусь сначала с Курчатовым. А то он грозит судом и всеми небесными карами в придачу.

– Я надеюсь, деньги чистые? – поинтересовался Карнавалов, а юрист прыснул смехом.

– Ну а какие еще?!

– А вот ты зря смеешься. Будешь потом этому Курчатову объяснять, что деньги можно вручную отмыть. Вроде как носки мужики стирают в раковине, два раза намылил плюс губочкой – и все, чистенько…

– Ох уж этот ваш армейский юмор, Валерий Петрович… – проговорил Селиверстов.

В этот момент Виктория схватила меня за руку и, с силой дернув, увлекла дальше по коридору. Мы влетели в «Пиратский зал», где, на наше счастье, не было ни одного посетителя. Я высунул голову из-за декоративных ракушек, оформлявших вход в зал, и увидел, что дверь технической комнаты открылась, а Селиверстов направился… в нашу сторону.

– Атас. – Теперь я схватил Вику, и мы, перемахнув через зал, вскочили на сцену-корабль и укрылись за кормой, согнувшись там в три погибели. Селиверстов появился в вырезанном в форме морской звезды проходе ровно в ту секунду, когда я подхватил с пола выроненную Викторией туфлю. Видимо, поняв, что пошел не в ту сторону, юрист развернулся и двинулся обратно, к космическому залу.

Мы с теткой переглянулись.

– Ты, оказывается, еще и Золушка в самый неподходящий момент, – проговорил я, протягивая ей туфлю. – Кстати, это же такие хорошие люди. Ты их защищаешь, чего же прячешься?

Вика распрямилась и пыталась совладать с дыханием.

– Черная касса – это еще полбеды, – проговорила она наконец. – Бог с ней, с черной кассой. Тут интересно другое. У юриста Селиверстова под подушкой лежат деньги, которые удивляют даже самого директора завода. Вот это не к добру.

– В этом деле много что не к добру, – сказал я, но тетка уже ковыляла в направлении коридора и не слышала. Или снова сделала вид, что не слышит.

Наконец мы попали в комнату отдыха, где на диване в позе надравшегося пирата мирно сопела Юля. Собрав с дивана ее бесчувственное раскисшее тело, я направился к выходу. Вика семенила сзади, подобрав подол своего атомного платья. По дороге никто не встретился, и мы нашей карнавальной процессией, состоящей из двух дам, плохо – хоть и по разным причинам – стоящих на собственных ногах, и одного кавалера в костюме Стива Джобса неторопливо переместились из «Весеннего утра» в холодный осенний вечер, где нас ждала Викина машина.

Когда мы отвезли Юлю, которая к концу дороги вдруг пришла в сознание и зачем-то стала делать вид, будто ничего не помнит, я заметил Вике, что в пьяном виде хорошая девочка-филолог становится похожа на живого человека.

– А? – рассеянно переспросила тетка, выруливая из двора.

– Невозможно дожить даже до двадцати лет и в капитале идентичности иметь только образцовый аттестат, потупленный взгляд и набор умных цитат из чужих книг. Нельзя же все время по паркету ходить, надо иногда и по стеклу босиком. Пить, ругаться, беситься, дурой выглядеть, целовать не тех, обманывать, быть брошенной, плакать по этому поводу…