Мишель Бюсси - И все-таки она красавица

Главными людьми в Сегу были владельцы пирог. Они ловили рыбу – основную нашу пищу, плавали по реке до городов Мопти и Кумикора, но самое главное – перевозили людей с берега на берег, потому что на Нигере на тысячу километров нет ни одного моста. Жители курсируют со своей едой, деньгами, камнем, лесом, кирпичом и животными. На каждой стороне – по огромному базару, они никогда не закрываются, там полно ослов, собак, встречаются даже верблюды, если туарег решается доехать до города, ребятишки окружают его, будто это сказочная диковина.

Пирога причаливает, и самый шустрый предлагает украшения, горшки, сигареты, презервативы и много чего еще…

Я шустрее всех! Мальчишки, может, и бегают быстрее за мячом, но я всегда опережаю их, бросаюсь в реку, бреду по пояс в воде, несу сумку в высоко поднятой руке, улыбаюсь, смеюсь, кричу. Да, Ги, я была самая отважная и продавала горшков больше, чем все мои кузены вместе. На реке меня знали, окружающих забавляло, как я барахтаюсь, благодарю – спасибо-спасибо-спасибо! – ловлю на лету африканские франки и складываю их в висящий на шее кошелечек. С шести до одиннадцати лет я была маленькой принцессой пляжа Сегу, любимицей владельцев пирог и рыбаков. Я приносила им воду в бутылках, финики и кокосы. Босоногая торговка восхищала взрослых, полудевочка-полурыба, неутомимая, как прилив.

Красные бляшки высыпали апрельским утром, за две недели до моего одиннадцатого дня рождения. Сначала я заметила сыпь на животе, как от укусов пиявок, потом пятна большего размера на ногах, спине, ягодицах… Пострадала вся нижняя половина тела, до сосков. Очень скоро пятна начали сливаться, как плесень, и папа отвел меня в диспансер за собором. Доктор – француз в холщовых штанах и рубашке, проживший в Сегу тридцать лет, но так и не привыкший к жаре, – осмотрел меня и успокоил. Ничего страшного, обычная аллергия, вода в реке жутко грязная, нужно бы запретить детям купаться, женщинам – стирать белье, а животным – гадить. Но все-таки будет лучше съездить в Бамако и проконсультироваться в больнице Туре.

Меня обследовали, сделали анализы, потом пришла женщина и напугала меня своей милой улыбкой. Из окна палаты были видны президентский дворец на холме Кулуба и университет, где я не буду учиться. Дама долго разговаривала с папой и объяснила нам, что у меня кожная болезнь. Она легко лечится, пятна исчезнут сами собой, если я перестану плавать в Нигере и жариться на солнце. Моя кожа стала очень хрупкой, солнце могло оставить на ней шрамы на всю жизнь. «Придется подождать, пока организм не вылечит себя, – сказала медсестра, протягивая мне листок бумаги, расчерченный в клеточку синими чернилами. – Месяца через три поправишься». Каждый вечер я зачеркивала простым карандашом число в календаре.

Сначала я не понимала, что такое три месяца и как это – не бывать на солнце. Папа старался развеселить меня, всю дорогу домой щекотал листьями баобаба, которыми торгуют на остановках женщины, позвонил в Сегу. Мама и кузены приготовили хижину для меня одной – с подушками, длинными простынями и плетеной мебелью. Папа подарил мне куклу, купленную на рынке в Бамако, и крошечный сервиз, который сделал сам.

– Ты проведешь здесь почти сто дней, моя принцессочка.

В хижине было небольшое круглое окошко, и все мои игрушки и покрывало разложили в противоположном углу. В тени.

– Мы позаботимся о тебе, Лейли. Все мы. Сто дней пройдут быстро, и ты снова будешь играть с подружками и бегать быстрее бамбар [25]  Бамбара – антилопа-лошадь. .

Значит, меня здесь запрут?

Все ушли, и я осталась одна. Мне строго наказали избегать круга света на полу, и я медленно двигалась вслед за обжигающим солнцем.

Так прошел день. К концу его я смертельно соскучилась. Мне было трудно вообразить, что эти три месяца заключения в глиняной тюрьме станут лучшими в моей жизни.

Но нам ничего не дается даром, и те же три месяца стали причиной всех моих бед. Проклятием за то, что захотела прикоснуться к счастью.

10:29

– Что вам взять, босс?

Лейтенант Жюло стоял в очереди в «Старбакс», прижав телефон к уху. Майор Петар Велика сказал со смесью удивления и досады в голосе:

– Я не передумал после того, как ты ушел, малыш. Кофе! Я буду кофе.

– Хорошо, патрон, но мне нужен более… развернутый ответ.

Ответом стало недоуменное молчание, и лейтенант почувствовал себя учителем, задавшим простейший вопрос ученику, который даже смысла его не понял. Он попробовал уточнить, проявив чудеса дипломатического такта: