Дэвид Балдаччи - Падшие

– Так вы знаете Элис Мартин? – спросил Декер.

– Ну как не знать? Они с моей женой неразлейвода были. Она и на похороны приходила.

– Ну а Фреда Росса? Вы тут про обрез упомянули… Хорошо с ним знакомы?

Бонд поморщился:

– К несчастью, слишком уж хорошо.

– Ну да, примерно так и Элис Мартин выразилась. Так, говорите, в тот вечер были на террасе. А дрон слышали?

– Нет, не слышал. Но его вообще-то только у самой земли слышно, а не высоко в воздухе. Практически бесшумная штука. По крайней мере, тот, что у Джереми.

– А еще на какие-то звуки обратили внимание? Это действительно очень важно.

Бонд вновь почесал подбородок.

– Ну и впрямь были какие-то странные звуки, которых я до сих пор не слышал. Хлоп-царап, хлоп-царап – ритмично так, довольно долго.

«Хлоп-царап. Действительно отличное описание!»

– Я их тоже запомнил, но так и не понял, что это, – сказал Декер. – И до того момента вы их никогда не слышали?

Бонд помотал головой.

– И слышали со своего заднего крыльца?

– Дворики тут крошечные, а дома и того меньше. От моей задней двери до улицы рукой подать.

– Ну а автомобиль, который завелся и уехал? Не узнали его по звуку? Может, это была машина Элис Мартин?

– У Элис нет водительских прав, так что она у нас безлошадная.

– Насколько я понимаю, Росс тоже с некоторых пор не водит машину, раз уж он постоянно в инвалидном кресле?

– Нет, ошибаетесь. У него большой микроавтобус, весь переделанный – подъемник для коляски, ручное управление… Можно и без ног обойтись. По крайней мере, раньше гонял на нем только так. Пока я не ослеп, регулярно видел его за рулем.

– А откуда у него инвалидность?

– На работе покалечился, на ткацкой фабрике. Он наладчиком вроде был, и что-то там на него тяжелое свалилось. В результате полностью парализовало ниже пояса. Это очень давно было, несколько десятков лет прошло.

– Крепко ему досталось.

– Ну, по крайней мере, характер у него от это лучше не стал. Хотя, сказать по правде, он и до того порядочным говнюком был – когда еще на своих двоих ходил.

Декер невольно улыбнулся:

– Прекрасно вас понимаю.

– В те времена я это еще и видел . Мне очень жаль, но, похоже, больше ничем помочь не могу.

– Нет, вы мне уже здорово помогли. Спасибо!

Выйдя из дома, Декер направился к машине.

Квадрокоптер.

Итак, за чем или за кем наблюдали с него в тот вечер?

Да уж, и в самом деле проклятое место.

Стоя на задней террасе Дома двух мертвецов, Декер смотрел на дом Митчеллов.

Весь день он промотался туда-сюда, охватил огромную территорию, но, похоже, и на гулькин нос никуда не продвинулся. К сожалению, именно так можно определить основное занятие детектива по расследованию убийств – хоть в учебники его заноси.

У Дома двух мертвецов по-прежнему дежурил агент УБН, но, махнув удостоверением, Декер без помех проник на участок – Кейт Кемпер уже дала подчиненным соответствующие инструкции.

У него на глазах задняя дверь дома Митчеллов распахнулась, и на террасу шагнула Алекс. Вслед за ней, держа за руку Зою, появилась еще одна высокая молодая женщина.

Все расселись вокруг стола на свежем воздухе.

Других сестер Джеймисон, кроме Эмбер, Декер пока не встречал, но сразу понял, что незнакомая женщина – одна из них. Та же высокая гибкая фигура, те же черты лица, что и у сестры. Наверняка приехала на похороны своего зятя. Через мгновение дверь открылась вновь, и вышла Эмбер. Даже издалека Амос заметил, что та постарела лет на двадцать. Она даже не шла, а бессильно плелась, едва переставляя ноги.

Декер быстро отступил в тень, чтобы они его не засекли. Даже сам не понял, зачем так поступил. Хотя, наверное, причина все-таки была.

Ему не хотелось сейчас оказаться вместе с ними – потому что он совершенно не представлял, что в таких случаях полагается говорить или делать. Не хотелось брякнуть что-нибудь не то, в результате чего Джеймисон пришлось бы краснеть за своего напарника.

Так что он просто продолжал смотреть, как Зоя кладет голову матери на колени, сжавшись в комочек и не вынимая большого пальца изо рта.

Декер знал, что теперь каждый ее день рождения будет неизбежно омрачен страшной гибелью отца. Каждый открытый подарок, каждый кусок торта, каждая задутая свечка на нем будут вызывать в памяти последний день, который отец провел на этом свете. Такого просто не должно быть, это жутко несправедливо, но никому уже не под силу хоть как-то все это изменить.