Елена Касаткина - Чужими руками

— Для этого нам надо взять дневник с собой, не будем же мы здесь это делать.

— Мы не сможем подключить к делу улики, изъятые незаконным способом. Придётся объяснять, каким образом они к нам попали, — следователь задумался.

— Какой-то замкнутый круг. Ордер на обыск мы не можем получить, потому что у нас нет на это оснований, а вещественные доказательства, которые являются тем самым основанием, не можем изъять потому, что нет ордера. Что же делать? — Лена испытующе смотрела на начальника.

— Если нельзя принять решение по закону, значит, надо действовать по наитию, — Махоркин спрятал тетрадь в широкий карман ветровки и направился к двери.

— А таблетки? — Лена крутила в руках коробочку не зная, что с ней делать.

— Положите на место. Возможно, свою роль они ещё сыграют, — Махоркин щёлкнул выключателем и открыл дверь, — и не забудьте отдать отвёртку, не хватало ещё, чтобы вас привлекли за кражу чужого имущества.

— Пойдёте, как соучастник, — хихикнула помощница.

— Соучастник для меня мелковато, берите выше — главарь! Эх, связался я с вами, ступил на скользкий путь, — развеселился Махоркин.

— Укя рету. — Перешла на французский Лена. — Теперь мы одной верёвочкой связаны.

— Ага, стали оба мы скалолазами.

Полночи Махоркин вчитывался в записи Юлии Снежиной, и картина преступления в его голове прорисовывалась всё чётче. Коварство, с каким юная медсестра рассчитала и претворила свой замысел в жизнь, поразило следователя. Ещё больше его поразила циничность, с которой сама девушка и, шедшие у неё на поводу мужчины, убирали со своего пути неугодных им людей. Много повидавший за несколько лет работы в следственном отделе, Махоркин думал, что готов ко всему, но прочитанное не укладывалось в его сознании.

Последние годы Иван Сафронов чувствовал усталость. Былая лёгкость, дарованная вдохновением, куда-то исчезла. Но пропала не только лёгкость, но и желание тоже. Внутри образовалась пустота. Целыми днями он просиживал в мастерской, вымученно выводя карандашом какие-то наброски, но дальше этого дело не шло. Недовольство жизнью нарастало ещё и потому, что его коллега по цеху, с которым много лет у него было не то соревнование, не то соперничество, в отличие от Сафронова каждый год устраивал вернисажи своих новых картин.

В тот день он впервые почувствовал, что такое зависть. Всматриваясь в выставленные в галерее картины, мужчина понял, что ему никогда уже не приблизиться к своему сопернику. По уровню таланта тот явно его превзошёл. Горячая волна неведомого доселе чувства охватила Сафронова настолько сильно, что, не выдержав её мощи, он выскочил на улицу, забыв про пальто в раздевалке.

Опомнился он только, когда пробежал два квартала. За это время двадцатиградусный мороз успел окрасить его нос и уши в ярко-красный цвет. Сафронову пришлось вернуться, но опрометчивый поступок не остался без последствий. Уже на следующий день пожилой мужчина слёг с тяжелейшей формой бронхита. Лечили его долго, но болезнь не уходила, и даже после того, как постельный режим был отменён, врач назначил ему прогревания.

Иван Сафронов не любил болеть, вернее он не любил лечиться. Вера Павловна, как наседка кружила вокруг с различными снадобьями, пичкая его то протёртой малиной, то жуткой смесью редьки с мёдом. И, если малину он ещё терпел, то редьку с мёдом не выносил. Однако, привыкший во всём повиноваться жене, послушно глотал отвратительное лекарство, которое она подносила к его рту. Болезнь отступала медленно, глубокий хриплый кашель донимал его по ночам, не давая уснуть. Назначенные терапевтом прогревания для измученного Сафронова казались последней надеждой.

В кабинете физио процедур было тепло и по-домашнему уютно. Юная медсестра в белоснежном халатике ловко манипулировала приборами, и всё время мило улыбалась. Обстановка подействовала на мужчину расслабляюще, и через некоторое время он уснул.

Ему снился тихо падающий снег, который, оседая на его щёки, таял и растекался тонкими струйками по лицу. Почему-то струйки были горячими и, слизнув с губы одну из них, Сафронов удивился — влага была солёной. «Так это не снег, это слёзы», — пронеслось в голове, и он проснулся.

В кабинете было пусто. Черноволосая красавица что-то писала в журнал. Иван Константинович глянул в окно. Чёрное полотно ночного неба казалось седым от крупных хлопьев падающего снега.

— Я что, уснул? — смущённо спросил Сафронов поднимаясь с кушетки. — Сколько времени я проспал?