Елена Касаткина - Чужими руками

— А когда вернулись? — Махоркин внимательно следил за реакцией свидетеля.

— Ну, уже после того, как стало известно, что её того…

— А где вы были и, что делали 16 марта с 17 до 18 часов?

— Как где? Я же уже говорил вашим сотрудникам, — недовольно пробурчал Приходько, — в поликлинике на процедурах. У меня как раз в этот день последняя процедура была.

— Какой-то этот Приходько… — Лена силилась подобрать подходящее слово, но на ум ничего не шло.

— Какой? — заглянув под стол, Махоркин попытался ногой вытолкнуть злополучную пуговицу из-под массивной тумбы, но только ещё сильней затолкал её в щель между полом и ножкой.

— Мне, кажется, он мог бы убить свою тёщу. Во всяком случае, точно хотел.

— Хотеть и убить — это не одно и то же. Вы думаете, нормальному человеку легко совершить убийство?

— «Тварь ли я дрожащая или право имею?» — процитировала Лена. — А что, он похож на Раскольникова. Глаза у него какие-то страшные.

— Тёмные круги под глазами — это ещё не свидетельство преступления. Может он просто не выспался.

— Ага, за тёщу переживает, — Лена, наконец, обула туфельку и встала.

— Как бы там ни было, но ваше «кажется» к делу ни пришьёшь. У него железное алиби. Медсестра подтвердила, что в это время он был подключён к аппарату электрофореза, о чём свидетельствует запись в журнале, — Махоркин, ещё раз заглянул в протокол допроса, но ничего подозрительного, за что можно было бы зацепиться, найти не смог.

Несмотря на все возражения, в душе Александр Васильевич со своей помощницей был согласен. Что-то в этом человеке заставляло сомневаться в его честности, да и вёл он себя как-то нервно. Но объективных оснований обвинять его в убийстве не было. Или пока не было?

— Ну хорошо, кто тогда остаётся? Муж или сын? — Лена умела быстро переключаться, и эта её особенность удивляла Махоркина. Сам он подолгу обдумывал каждую деталь, анализируя услышанное и увиденное, сопоставляя факты, и перебирая варианты возможного развития событий. Лена называла это — толочь воду в ступе.

— Иван Сафронов в день убийства был в командировке в Ташкенте, а вот алиби у Игоря нет. Он, конечно, утверждает, что ходил на рыбалку, но там его никто не видел. Так что это единственный мужчина из семьи Сафроновых, который остаётся под подозрением.

— Сэ дифисиль де куа. Довольно приятный молодой человек, спортсмен, как говорили раньше, отличник боевой и политической. Нет, не похож он на убийцу, — Лена тряхнула рыжей копной волос.

— В тихом омуте черти водятся… Ладно, с Игорем Сафроновым я поговорю сам. Ваше присутствие будет только отвлекать молодого человека, — Махоркину не понравилось то, что помощница с явной симпатией говорит об этом смазливом парне.

— Почему это? — Лена уставилась на шефа своими огромными зелёными глазами, в которых посверкивали гневные искорки. — Так не честно!

«Ещё решит, что я ревную», — Махоркин вдруг испугался собственной мысли, как будто Лена могла прочесть её по выражению его лица.

— А вас я попрошу поговорить с Инной, но не официально, а так, как вы женщины умеете — «по душам». Расспросите её о подробностях их жизни вместе с родителями. Наверняка, там есть свой скелет в шкафу, попытайтесь вытащить его наружу, я думаю, у вас это получится.

— Нэзитэпа, шеф! — обрадовалась Лена, моментально сменив гнев на милость.

Горячий чай с лимоном и малиновое варенье вызвали у Лены Рязанцевой воспоминания из прошлого. В детстве она часто болела, и вот такое же малиновое варенье и горячий чай были самым приятным лечением. Однако, хронический бронхит природными средствами не излечивался, и Лена с содроганием вспомнила их соседку медсестру Нину, которая каждый вечер по просьбе матери приходила к ним, чтобы поставить ей укол пенициллина. Впрочем, соседке Лена была благодарна. В те времена одноразовые шприцы были в диковинку, и уколы ставили стеклянными, которые кипятили после каждого использования. Вид металлического футляра, в котором прятался этот наводящий ужас прибор, пугал даже взрослых людей, маленькая же Лена от страха теряла сознание.

Нина ставила уколы по какой-то японской системе. Во всяком случае, так говорила она сама. Лена боялась уколов, но японская система ей нравилась. Нина зажимала иглу между пальцами, и хлопком ладони вводила её под кожу. Хлопок был своеобразной анестезией, и девочка не чувствовала боли. Позже, когда Лена выросла, кто-то ей сказал, что такой метод опасен, так как возможно попадание воздуха, но к тому времени болезнь её уже не беспокоила. Родители старались каждый год вывозить дочь на море, что в итоге и сыграло свою роль в победе над хворью. Никогда больше о японской системе она ничего не слышала, а знакомая медсестра подсмеивалась над ней, утверждая, что соседка просто шутила, чтобы успокоить девочку.