Елена Касаткина - Чужими руками

От Волкова постоянно пахло формалином, казалось, что он пропитался им насквозь. Но не это служило причиной неприязненного отношения к нему сотрудников следственного отдела. Причина состояла в другом — у Волкова было искажённое представление о себе, он был заносчив и считал, что все ему чем-то обязаны. В свободное от работы время он сочинял стихи и мнил себя поэтом с большой буквы. Коллеги оценивали его творчество, как довольно средненькое, часто непонятно было о чём в стихах шла речь, но вслух никто не критиковал, связываться с судмедэкспертом не хотелось. У Махоркина с Волковым отношения как-то сразу не сложились. Уважение, оказываемое коллегами следователю, вызывало у судмедэксперта неприкрытую зависть, и он не упускал случая, каким-либо образом поддеть Махоркина.

Александр Васильевич старался не обращать внимание на выпады Волкова, но шутка своё действие возымела, и с тех пор свитер лежал брошенный и позабытый в самом дальнем углу шкафа. Возможно, он так бы никогда и не появился оттуда на свет, если бы не болезнь. Только она была способна подарить свитеру вторую жизнь.

На работу Махоркин прибыл с опозданием. Проходя по пустынному коридору, он был несколько озадачен странным шумом, раздававшимся из-за двери одного из кабинетов, в то время, как всё остальное пространство было заполнено оглушительной тишиной. Создавалось впечатление, что все находящиеся в здании люди собрались в одном месте и в одно время. Громкие голоса, разбавленные смехом, наводили следователя на мысль о молодёжной вечеринке. Среди общего гвалта явно слышался переливчатый смех его помощницы.

«Ну понятно, делу час, потехе время», — перефразируя пословицу, несколько обиженно подумал Махоркин. Заходя в кабинет, он неожиданно для себя самого, громко хлопнул дверью, и тут же устыдился своего поступка. На мгновение шум в соседнем кабинете прекратился, после чего смех и возгласы продолжились с новой силой.

— Здравствуйте, Александр Васильевич! — в дверном проёме показалась рыжая голова помощницы.

— Какой миленький свитер, — решила сделать комплимент Лена, не дождавшись ответного приветствия.

Комплимент был явно неудачным. Махоркин почувствовал, как румянец стал заливать щёки, и это разозлило его ещё сильней.

— Я вижу, вам не до работы, Елена Аркадьевна! — тон начальника был полон раздражённым.

Лена, хлопая ресницами, растеряно глядела на начальника.

— «Ты всё пела? Это дело. Так иди же попляши», — не глядя на сотрудницу, процитировал басню следователь, — это не про вас, случайно, сочинил Крылов?

Весёлая улыбка на лице Рязанцевой постепенно стала принимать форму обиженной гримасы.

— Я только хотела вас пригласить… к нам… на тортик, — чуть не плача выдавила из себя девушка.

— К нам на тортик? Уверен, что у вас для столь пышного мероприятия есть самый уважительный повод, — с насмешкой заметил следователь, доставая из сейфа папку с материалами по делу, — что на этот раз отмечаем? Позвольте предположить — Вы нашли убийцу?

Махоркин раскрыл папку и стал демонстративно перелистывать страницы. Он сам не понимал, что происходит, но чувствовал, как его «несёт», и остановить накипающее раздражение самостоятельно он уже не может.

— Нет. И повода особого нет. Так, просто День рождения. Извините, — развернувшись, Лена вышла, тихо прикрыв за собою дверь.

«Интересно у кого?» — подумал Махоркин, и вдруг вспомнил, как совсем недавно Лена рассказывала ему, что она Овен третьей декады. «Овен — значит, родилась в апреле», — ему стало не по себе. «Вот, чёрт, мало того, что не поздравил, так ещё и отчитал».

Неудобство создавшегося положения окончательно вывело его из себя. За стеной стало тихо, что ещё больше отягощало безобразность его поступка в собственных глазах. Пока Махоркин нервно думал каким образом исправить ситуацию, дверь в кабинет снова приоткрылась и, держа в руках тарелку с внушительного размера куском торта, Лена, как ни в чём не бывало, вошла в кабинет, с выражением декламируя:

— Всё прошло: с зимой холодной

Нужда, голод настает.

Стрекоза уж не поет:

И кому ж на ум придёт

На желудок петь голодный!

Девушка поставила тарелку на стол перед Махоркиным:

— Вообще-то, Крылов позаимствовал сюжет у другого баснописца — француза Жан де Лафонте. Так вот в его варианте умирающая от голода цикада, обещает муравью вернуть долг с процентами.

— Ну, если вам больше нравится быть цикадой… — в уголках глаз следователя заиграли огоньки. Раздражение куда-то само собой улетучилось, ему стало почему-то весело и комфортно в обществе своей подчинённой.