Хорхе Молист - Возвращение катаров

Конец июля 1212 года после рождества Христова.

Пять девушек, прикрыв лица тонкой вуалью, танцевали, плавно покачивая бедрами и по-змеиному изгибая руки над головой. Под тонкой тканью, которая прикрывала их груди, не скрывая живота, а затем падала вниз, собираясь у щиколоток, угадывались округлые формы, движущиеся в такт необычной арабской музыке. Образы, сначала смутные, прояснялись по мере того, как музыка становилась громче. Хайме расслышал крики, восклицания, смех.

Толпа, состоящая из вооруженных мужчин и нескольких женщин, окружив танцовщиц, подпевала хором и хлопала в ладоши. Вечерело, и тени от нескольких высоких сосен смягчали июльский зной.

Солдаты были счастливы, знать — довольна. Это было победоносное войско, вернувшееся из крестового похода, в ходе которого короли Испании разгромили наводящую ужас армию альмохадов. Да, конечно, они воевали на чужой территории против врага, который не угрожал прямо владениям дона Педро II Арагонского, их господина, но, помогая кастильцам сейчас, они обезопасили свою родину от возможной угрозы в будущем.

Кроме того, Папа отпустил им все грехи, издав буллу о крестоносцах. Все грехи! Не заботясь о том, насколько тяжелыми они были. Для многих из собравшихся полное отпущение было совсем нелишним, учитывая тот груз проступков, который был у них за плечами, когда они начинали эту кампанию.

Вдобавок они получили хорошую добычу — как в боях с альмохадами, так и разоряя деревни и города. Арабские скакуны, сокровища, оружие, ткани и даже пять танцовщиц вместе с музыкантами. Все были довольны и стремились насладиться праздником.

За длинным столом сидели хозяева пира, знатные аристократы, и Хайме среди них. Празднество близилось к концу, и стол, заваленный остатками мяса, хлеба и фруктов, казался полем битвы. Все сидящие стучали серебряными бокалами об стол в такт музыке.

Но Хайме не принимал участия в шутках и веселье. Что-то его беспокоило.

— Ах, женщина! — его друг Уго де Матаплана встал рядом с ним с чашей в руках, которая блестела в свете заходящего солнца. Подняв ее в честь танцовщиц, он декламировал, заглушая музыку своим громовым голосом. — Величайшее творение Господа — это танец ваших ног, улыбка ваших губ, свет ваших очей, изгиб ваших щечек! — Тут он замолчал на секунду и замер, устремив кубок в небо. — Щечек ваших задниц!

Хохот и аплодисменты раздались в ответ на импровизированный тост Уго. Он рассмеялся, одним глотком опустошил кубок и сел на место.

Уго де Матаплана, благородный рыцарь, известный своей отвагой на поле боя, был также знаменитым трубадуром, который посвящал свои песни не только возвышенной любви, но проповедовал и более земные чувства.

Уго уселся и посмотрел на Хайме с широкой улыбкой на губах, белоснежные зубы выделялись на фоне черной бороды и украшенных драгоценностями волос.

— Которую из них вы выберете для этой ночи, дон Педро? — понизив голос и приняв заговорщицкий вид, спросил он у Хайме. — Как вам нравится голубоглазая? Видели, как она крутит бедрами? И если Фатима вам надоела, отдайте ее мне.

Уго рассмешил его, и Хайме был ему за это благодарен, но решил не отвечать и сосредоточить свое внимание на танце и соблазнительных губках, которые угадывались под вуалью девушек.

Музыка становилась все громче и быстрее, танцовщицы кружились и делали сальто, звеня колокольчиками. Внезапно все смолкло, слушатели разразились аплодисментами и одобрительными криками.

Девушки выбежали из круга под защитой королевской охраны, которая, однако, не слишком старалась защитить танцовщиц от неизбежных щипков солдатни.

Небольшая суматоха еще не улеглась, когда юноша лет двадцати с лютней в руках вышел в центр круга.

— Это певец Хуггонет, приехавший из Каркассона! — воскликнул Уго, и новость стала быстро распространяться среди военных на другой стороне стола.

Хуггонет поклонился, сняв шапку, и голосом, который всех удивил своей силой и звучностью, столь неожиданной в столь хрупком и юном теле, возвестил:

— Дон Педро, граф Барселоны, король Арагона, сеньор Окситании, Прованса, Росельона, Монпелье, Берна, победитель мавров в Навас-де-Толоса, — воззвал он, — прошу у вас, господин, позволения спеть несколько баллад, которыми меня научили некий окситанский трубадур и мое сердце.

Снова наступила тишина, и все посмотрели на Хайме, который спустя несколько секунд жестом дал свое разрешение:

— Позволяю.