Алла Холод: Женщина перемен

Максим только что окончил математический факультет и поначалу прозябал на маленьком окладе в закрытом научно-производственном объединении «Созвездие», работавшем на оборонку. Но работа по специальности не прельщала моего мужа, он говорил, что в наше время математик с хорошей головой должен уметь не считать, а просчитывать. И он искал, где мог бы продать подороже свои блестящие умственные способности. Пока он находился в метаниях и поисках, жили мы бедно, но очень весело. Зимой катались на лыжах, летом ездили с друзьями, в числе которых обязательно был и Сема с какой-нибудь очередной пассией, в Крым. Вечерами, если я была не занята в театре, играли в карты, смотрели фильмы, по выходным устраивали кулинарные вечеринки. Максим ходил в оперу, я вместе с ним на рок-концерты. И не было силы, которая могла бы разлучить нас хоть ненадолго. До определенного времени мы были абсолютно, безоблачно счастливы, но хроническое безденежье уже начало потихоньку отравлять нам жизнь. Мы не ссорились из-за денег, но у нас имелся общий повод для расстройства. И хотя мы утешали друг друга, надеясь на лучшее будущее, текущее настоящее, в котором нам приходилось во многом себе отказывать, стало тесным, как сносившийся школьный пиджак. Мы оба, такие талантливые, умные, яркие, топтались на месте, ничем не улучшая свою жизнь в ее потребительском аспекте. И постепенно нас обоих стали угнетать обои, отклеивающиеся то тут, то там, наша старомодная мебель, мои дешевые тряпки, убогая шуба из мутона, машина Максима, по которой давно скучал пункт утилизации. Некоторые наши знакомые уже не по разу съездили в Египет и стали осваивать знаменитые европейские города и курорты, а мы каждый август по-прежнему катили в Крым, отмечая, что компания для этих поездок у нас сужается с каждым годом. И сами каникулы становились все более и более унылыми. Сема, служивший в милиции, переживал те же самые трудности, что и мы. Он по-прежнему заглядывал мне в глаза и украдкой, когда Максим не видел, подолгу пялился на меня, рассматривая так, будто видел впервые. Интересно, почему я тогда выбрала не его, а Максима? Как бы сложилась моя жизнь, если бы я сделала другой выбор? Как бы там ни было, а мне страстно хотелось увидеть мир, я грезила о Милане, о посещении «Ла Скала» и ужасно страдала от того, что нам не по карману даже самое малобюджетное путешествие в Италию. Максим, который не мог обеспечить мне этого, страдал едва ли не еще сильнее. Сема относился к материальным проблемам с присущими ему юмором и легкостью, считая, что это явление временное и у нас все еще впереди.

В конце 2008 года произошли два события, благодаря которым наша жизнь могла измениться в лучшую сторону. Мой умный и терпеливый муж наконец нашел интересную перспективную работу в какой-то частной кредитной организации. Он обрисовал ее лишь в общих чертах, и мне представилось нечто вроде очередной финансовой пирамиды. Я, естественно, испугалась, но Максим меня успокоил, убедив, что пирамиды ушли в прошлое, а кредитование вечно, меняться будет лишь упаковка пакета этих услуг. Я не стала ни спорить, ни пытаться вникнуть, и не только потому, что совсем ничего не понимаю в финансах. В моей жизни тоже наметился сдвиг. Супруга нашего нового губернатора оказалась активной покровительницей муз, и в нашем театре появился новый художественный руководитель. Дирижер столичного уровня и столичной же прописки. Его так и хотелось назвать маэстро: он был высок, статен, носил эспаньолку, изысканные шелковые шарфики под пиджаки, которым не было цены. Он был хорош гордой красотой немолодого испанского гранда. Столь холеного и породистого, что обращаться к нему по имени-отчеству казалось кощунственным. Так и хотелось сказать ему «синьор». Между тем звали его — Эдуард Альбертович Вощак. В городе он находился не постоянно, бывал наездами, решал важные вопросы и снова исчезал где-то в своем звездном пространстве. Однажды он вызвал меня в свой кабинет.

— На ваш счет, Любовь Николаевна, у меня есть особое мнение, — начал худрук, называвший всех солистов по имени-отчеству, — присаживайтесь.

Он отодвинул от стола стул и жестом пригласил меня занять его. От волнения я чуть не плюхнулась мимо, вызвав у гранда едва заметную улыбку.

— Вы обладаете прекрасными данными, Любовь Николаевна, — начал он, заняв место напротив меня, — у вас прекрасный голос, и вы вполне зрелая певица. Кроме того, у вас есть достоинство, делающее вас весьма конкурентоспособной. Я имею в виду вашу внешность. И молодость. Скажу вам искренне: вы поразили меня своей красотой. Такое сочетание бесценно для оперной дивы. Вы понимаете, что я имею в виду? Оперная сцена не переполнена красавицами. Ваше имя вполне достойно показаться на афишах более престижной труппы, чем та, где мы имеем честь сегодня служить. Подойдите к моему компьютеру, прочтите открытую страницу.