Майкл Шейбон - Окончательное решение, или Разгадка под занавес

— Ну, разумеется, никаких. Но у нас есть к вам несколько вопросов, на которые было бы весьма желательно поскорее получить ответ.

— В таком случае сейчас я вынужден просить вас извинить меня, потому что мне нужно успеть на поезд в Слау, который отходит — силы небесные! — через двадцать пять минут. Но я обещаю, что сегодня же, в четыре или в полпятого, непременно зайду в Скотленд-Ярд, и мы обо всем переговорим.

— Ну, раз так… — разочарованно протянул тот, кого Кэлб называл инспектором.

Но голос его звучал недоверчиво. Под шаркающими шагами заскрипели половицы. Люди в комнате потянулись к выходу.

Извиваясь всем телом и хлопая крыльями, Бруно пытался окончательно выпутаться из мешка. Крыло задело за холодный патрубок металлической перекладины. Нащупав железяку, он ухватился за нее когтями и, используя ее как точку опоры, качнулся и всем телом ударился о дверь шкафа, думая только об одном: сейчас дверца распахнется, и он вопьется человеку в белое горло и будет рвать его, рвать, пока не обнажится красное мясо.

На этот раз вспышки в черепной коробке не было, потому что в дверь он врезался не головой, а грудью. Деревянная поверхность, словно гигантская ручища, выбила у него из легких весь воздух. Поверженный Бруно рухнул на дно гардероба и лежал там, дрожа и отчаянно пытаясь вздохнуть. Он приоткрыл клюв, пытаясь спеть о своем бессилии, о своем гневе, о своей ненависти к человеку, отнявшему его у Линуса Штайнмана. В течение нескольких томительных секунд из парализованной птичьей глотки не вырывалось ни звука. Там, за дверцей шкафа, в комнате, стояла глубокая, почти оглушительная тишина, словно все присутствующие, замерев, ждали от Бруно хоть слова, которое бы он смог — нет! — должен был — нет! — нашел в себе силы произнести. На последних искрах сознания попугай даже не услышал, а просто почувствовал сдавленный гортанный хрип, лопающийся на поверхности, как пузырек воздуха, и голос инспектора из-за двери:

— И зачем это, интересно, вы курицу в гардеробе держите, а, мистер Кэлб?

Мальчик не улыбался. Он ждал. Глядя на его одежду — опрятная, наглаженная темно-синяя курточка, белая рубашка с наглухо застегнутым воротом и красный галстук, который, судя по всему, он завязывал сам, потому что узел на жаре куда-то съехал, — можно было подумать, что он собрался на похороны. Старик замер на площадке вагона. У его ног стояла проволочная птичья клетка, накрытая темной клеенкой.

Поезд, противно мыча и сипя, дополз до конца платформы. Из-за спины старика выглядывал инспектор. Он откашливался, словно готовясь произнести несколько общих фраз по поводу того, что все благополучно разрешилось. Трое участников события — потому что в вагоне маячил еще и преподобный Паникер — порешили, что честь возвращения попугая законному владельцу должна быть предоставлена старейшему из них. Старец полагал, что это справедливо, поскольку по его не просто разрешению, но и настоянию все лавры, связанные с задержанием и взятием под стражу убийцы Ричарда Шейна, доставались инспектору Беллоузу. Что до викария, то он на роль доброго волшебника вообще не претендовал. В возвращении птицы он сыграл роль пусть вполне определенную, но незначительную, и смотреть на мир ему веселее не стало. Весь путь домой он в мрачном молчании просидел в вагоне для курящих, пыхтя трубкой и посыпая пеплом свое отнюдь не щегольское мирское платье. Старик догадывался, что домой викарий возвращается, как говорится, поджав хвост.

Если не считать начальника почтового отделения и двух барышень, которые, судя по туалетам, собирались на денек в Истбурн, на станции, кроме миссис Паникер и мальчика, не было никого. Паникер-младший почел за лучшее отца не встречать. По данным инспектора, Реджи Паникер спешно покинул пределы графства, «будем надеяться, что навсегда», хотя старик полагал, что с человеческой точки зрения причина его отъезда заключалась в попытке найти себе такое место, где слабости его натуры не столь известны всем наперечет, где никто не будет напоминать ему о его прежних выходках и каждое лыко не будет в строку, где его наконец-то перестанут подозревать во всех грехах, творившихся в округе, и где, что самое главное, его не настигнет карающая рука Жирняги Ходжеса.

Поезд несколько раз содрогнулся и замер. Мальчик сделал шаг вперед, даже не шаг, а подобие шага, и миссис Паникер — старик это заметил — пришлось подтолкнуть его в спину, чтобы он хоть чуть-чуть сдвинулся с места.