Дж. Делейни - Предшественница

– Сюда, – говорит он.

В этом зале народу еще больше. Школьники с планшетами для набросков болтают по-французски; культурные зомби с аудиогидами и остекленевшими взглядами кивают своим наушникам; парочки, взявшись за руки, ходят по залу, точно с бреднем; толкатели колясок, рюкзачники, селфиманы. А еще, за металлическим ограждением – несколько цоколей с фрагментами разбитых скульптур и знаменитый фриз.

Безнадежно. Я пытаюсь как следует их разглядеть, но того волшебства, которое я ощутила, держа в руках маленькое тысячелетнее изваяние, как не бывало.

– Ты был прав, – сокрушенно говорю я. – Это чудовищно.

Он улыбается:

– Они и в лучшие времена не впечатляют. Если бы не сыр-бор из-за права собственности, на них никто бы и смотреть лишний раз не стал. А само здание – Парфенон – унылое, как сточная канава. По иронии судьбы, он олицетворял мощь греческой империи, поэтому только справедливо, что другая жадная империя его поклевала. Идем?

Мы заходим к нему в офис забрать кожаный саквояж, а после – в рыбную лавку, где Эдвард заказал ингредиенты для рагу. Продавец просит прощения: одной из рыб в списке Эдварда был хек, но его пришлось заменить морским чертом.

– Цена, разумеется, та же, сэр, хотя за черта мы обычно берем больше.

Эдвард качает головой:

– По рецепту нужен хек.

– Что же я могу поделать, сэр? – Продавец разводит руками. – Не поймали – не продаем.

– Вы хотите сказать, – медленно произносит Эдвард, – что утром на Биллингсгейт вообще не было хека?

– Только за дикие деньги.

– Почему же вы их не заплатили?

Улыбка на лице продавца меркнет.

– Морской черт лучше, сэр.

– Я заказывал хека, – говорит Эдвард. – Вы меня подвели. Я больше не приду.

Он поворачивается на каблуках и выходит вон. Продавец, пожав плечами, возвращается к рыбе, которую разделывал, но прежде бросает на меня любопытный взгляд. Я чувствую, что у меня пылают щеки.

Эдвард ждет меня на улице.

– Идем, – говорит он и машет рукой такси. Машина немедленно разворачивается и подъезжает к нам. Я заметила, что у Эдварда просто какой-то дар: таксисты словно сами его высматривают.

Злым я его еще не видела и не знаю, сколько он в этом настроении пробудет. Но он спокойно заговаривает о другом, словно никакого недоразумения не было.

Если Кэрол права и Эдвард – социопат, то разве ему не положено сейчас рвать и метать? Еще одно доказательство того, что она заблуждается на его счет, решаю я.

Он оглядывает меня.

– Ты, кажется, меня не слушаешь, Джейн. Все хорошо?

– Ой… прости, я задумалась. – Нельзя, решаю я, чтобы беседа с психотерапевтом отвлекала меня от того, что происходит здесь и сейчас. Я указываю на саквояж: – Куда ты собрался?

– Думал перебраться к тебе.

На секунду мне кажется, что я ослышалась.

– Перебраться?

– Если пустишь, конечно.

Я ошеломлена.

– Эдвард…

– Я тороплю события?

– Я еще ни с кем не жила.

– Потому что еще не встречала нужного человека, – рассудительно говорит он. – Я понимаю, Джейн, потому что я думаю, что мы с тобой в чем-то схожи. Ты человек закрытый, сдержанный и немного замкнутый. Это, помимо многого другого, я в тебе и люблю.

– Правда? – спрашиваю я, хотя на самом деле думаю: Я что, замкнутая? И Эдвард действительно только что сказал «люблю»?

– Разве не заметно? Мы идеально друг другу подходим. – Он касается моей руки. – С тобой я счастлив. И, мне кажется, я смогу осчастливить тебя.

– Я уже счастлива, – отвечаю я. – Эдвард, ты уже меня осчастливил.

И я улыбаюсь ему, потому что это правда.

В следующий раз Эдвард приезжает с саквояжем и рыбой для рагу.

Весь секрет – в соусе руйе, говорит он, раскладывая все на столе. Столько народу экономит на шафране.

Я понятия не имею, что такое руйе и шафран. Ты куда-то уезжаешь? спрашиваю я, глядя на саквояж.

В некотором роде. Хотя, скорее, приезжаю – если ты меня примешь, конечно.

Хочешь оставить у меня вещи? удивленно спрашиваю я.

Нет, весело говорит он. Это все, что у меня есть.

Саквояж – такой же красивый, как и все, что ему принадлежит, кожа мягкая и гладкая, как на седле. Под ручкой – неброский знак, на котором вытиснены слова: «Суэйн Адени, дорожные принадлежности. Поставщики Королевского двора». Я открываю его. Внутри все сложено красиво, как двигатель машины. Я достаю предметы по одному, описывая их.

Полдюжины белых рубашек «Комм де гарсон», очень, кстати сказать, хорошо выглаженных и сложенных. Два шелковых галстука «Шарве». Макбук-эйр. Записная книжка «Фиорентина» в кожаном переплете и стальной механический карандаш. Цифровой фотоаппарат «Хассельблад». Хлопковый сверток, в котором, – посмотрим, – три японских поварских ножа.