Михаил Божаткин - Последний рейс «Доротеи»

— То-то я смотрю — все телеги скрипят! — поддел Сима.

— Ладно уж!.. — обиделся Антон и хотел что-то сказать, но Ковнер постучал пальцем по столу.

— Участвовал в боях с белогвардейцами в составе Усть- Днепровской флотилии?

— Да что там — участвовал: кочегарил на «Аграфене», да и все тут!..

На этот раз и Тимофей не смог сдержать улыбки: «Аграфена» — небольшой колесный пароходик, принадлежавший когда-то николаевскому купцу Шевалдину. Оказывается, и он был вооружен.

— Награжден ценным подарком Реввоенсовета…

— Точно. Это когда мы восставших кулаков тряханули. Вот он подарок-то! — вытащил Чупахин из кармана массивные серебряные часы.

— Потом был под Перекопом…

— Это вот вместе с ним, — кивнул Антон на Тимофея. — Только меня сразу же ранили, и провалялся я все время в мечети.

— Потом служба в погранотряде…

— Это уже после госпиталя, — уточнил Антон.

— Хорошо! — и Ковнер взял последнюю бумажку. — Серафим Васильевич Майданович. Белорус?

— Не знаю, товарищ начальник. Только… Зовите меня, как все — Цыганок.

— Родился в Одессе…

— Ничего подобного, — возразил Сима. — Я очаковец. Коренной. Мой предок вместе с запорожским атаманом Антоном Головатым на штурм крепости ходил, там и жить остался, — с гордостью сказал он. — А Одесса-мама оказалась для меня хуже мачехи…

— Это почему же?

— История эта, товарищ начальник, продолговатая и малость запутанная, но если позволите, я вам ее изложу…

Тимофей эту историю слышал раз десять, и в расширенном и в сокращенном варианте, в зависимости от времени и состава слушателей. Но при каждом рассказе она обрастала все новыми и новыми деталями.

«Что-то он поведает на этот раз?» — подумал Худояш.

— Как поется в народной турецкой песне, — начал Сима, — мать, отец и сын жили весело. Отец ловил неводом рыбу, мать пряла пряжу, постреленок-сынишка пропадал на море. Но, как указывается в той же песне, изменчива судьба — отец однажды не вернулся с моря… Стала работать мать, да простудилась и отдала богу душу. Пришлось сынку-постреленку наняться кухаренком на «дубок» — так у нас небольшие парусные шхуны зовут. Но чем- то он не угодил шкиперу, — продолжал Сима. — Тот его по затылку, а кухаренок шкипера — кочергой. А так как дело было в Одессе, то пришлось бывшему кухаренку добывать себе средства к существованию на Дерибасовской. Подавали негусто, а есть, как вы знаете, нужно каждый день, так что мне всегда хотелось этого вечно прекрасного хлеба. А потом нашлись люди, дали и кров и стол, да еще к своему ремеслу приучили. В общем, неудавшийся кухаренок стал обыкновенным одесским жуликом… Революцию мы уголовники, приняли по-своему: стали грабить только буржуев. А потом даже решили организовать полк чтобы пойти на фронт. И организовали, и экипировались за свой счет, да еще как! У каждого маузер, финский нож, по две бомбы, одеты все в хромовые сапоги, хромовые куртки, кожаные фуражки. Дали прощальный бал в оперном театре и под командованием Михаила Исааковича Винницкого, известного больше как Мишка Япончик, наш полк двинулся защищать революцию от гидры капитализма. Под Вопняркой мы даже выбили петлюровцев из окопов. Но потом начала бить артиллерия, подошел бронепоезд, и по рядам нашего доблестного полка пронесся клич: «Братцы, даешь Одессу-маму!» Захватили мы санитарный поезд и драпанули на юг. По пути красноармейцы нас почистили. Нашего доблестного командира Мишку Япончика расстреляли в Вознесенске. Меня, же судьба привела в чудеснейший городок — Гайворон. Ах, какой это городок! Как только будет возможность — обязательно сменю свою фамилию на Гайворонский. Это не то, что Майданович, — звучит! Мне там было неплохо, очень неплохо, но в мою деятельность вмешалась милиция. Начальник хотел припаять высшую меру социальной защиты, да нашелся хороший человек. Между прочим, он тоже все время плечо потирал, как вы свои руки.

Не только Сима, но и его товарищи заметили, что Алексей Павлович время от времени потирает кисти рук.

— Это так… От старого режима осталось, — смущенно ответил Ковнер и снова потер руки.

— У того тоже от старого режима: на заводе раздавило болванкой пальцы, а потом, в войну, осколком вот так, — показал Сима немного ниже локтя, — руку оторвало. И, понимаете, какое дело, руки нет, а раздавленные пальцы болят…

— Фантомные боли, так врачи называют это явление — сказал Ковнер. — Руки или ноги нет, а поврежденное раньше место болит.