Мэри Стюарт - Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)

– Тетя была вашей крестной?

– Она предпочитала называть себя спонсором. С Богом у нее были – по крайней мере, она так считала – довольно прохладные отношения.

(Вторая записка: «…Господь да благословит твой сон…» – кто же ее написал? Кто?)

Кристофер рассказывал что-то об Эдинбурге и судах над ведьмами.

– Там жила Джейлис Дункан. Она даже упоминается в «Демонологии». И там же я встретил имя Агнес Сампсон. Это невинное имя попадалось мне во всех хрониках о колдунах и колдовстве, которые я читал. Наша Агнес вполне подошла бы для их компании.

– И была бы самой красивой ведьмой на всем шабаше, – весело сказала я, скорее всего просто так, чтобы как-то поддержать разговор, нежели по другим причинам.

– Красивая? Она? Да, наверное, – рассеянно ответил он, осторожно объезжая двух велосипедистов на этой узкой дороге.

И было в его голосе столько равнодушия и безразличия, что пелена мгновенно спала с моих глаз с глухим стуком, который я явственно услышала, хотя, конечно, это был лишь участившийся стук моего сердца.

Как же я раньше этого не замечала!

Агнес Трапп ничего не клала в ягоды. Она принесла их, чтобы я не ходила к каменоломням, чтобы помешать мне пойти оттуда в Боскобель. И она специально не сказала мне ничего – или даже солгала – о жене Кристофера Джона.

Причина? Меня настолько ослепили и оглушили собственные чувства, что я даже не задумывалась, что Кристофер Джон может нравиться и другим женщинам. Стрела попала в цель и затрепетала, разнося боль по всему телу. Агнес Трапп тоже была влюблена в Кристофера Джона.

Уильям ждал нас, повиснув на воротах.

Когда машина подъехала, он раскачал их посильнее, и мы заехали во двор. Рэгс выскочил из машины и остановился, растерянно оглядывая новую обстановку, к которой ему предстояло привыкнуть.

– Рэгс! Рэгс! – громко позвал Уильям, и пес радостно бросился к нему.

Мы оставили их играть и вошли в дом.

Мы побывали в Стоунхендже. В те дни он еще не был окружен оградой и осажден со всех сторон туристами. Издали он казался совсем маленьким посреди бескрайней равнины, но когда мы подъехали ближе, камни постепенно выросли до своей огромной высоты. На нас повеяло атмосферой древней неведомой тайны.

И все же это были не те камни, что приснились мне в ту первую ночь. В траве везде росли колокольчики. Древние менгиры были покрыты лишайниками всевозможных расцветок – зелеными, золотисто-янтарными и серыми, как шиншилла. Ветерок в густой высокой траве звучал почти как шум тихой реки. Несмотря на осеннюю пору, в небе иногда раздавалось пение птиц. Само небо – огромное, синее, с редкими белыми облаками – накрывало равнину своим куполом и было похоже на спокойное море с островками пены.

Кроме нас, у Стоунхенджа никого не было. Мы медленно пошли вдоль камней, в то время как Кристофер Джон рассказывал мне об этом удивительном памятнике. Никто не знает, говорил он, когда и каким великим народом был воздвигнут Стоунхендж. Известно лишь, откуда эти люди возили камни. И в это, учитывая размеры и количество камней, верится с трудом. Конечно же, вокруг древних менгиров возникло множество легенд. Одни утверждали, что Стоунхендж был построен за одну ночь Мерлином и что в центре монумента покоится король Утер Пендрагон. Друиды приносили здесь человеческие жертвы и наблюдали за небесными светилами. Стоунхендж ориентирован на восходящее солнце, и в день летнего солнцестояния множество людей съезжается сюда для молитв и в ожидании чудес… Что же это? Календарь, отсчитывающий не дни, а года, века и тысячелетия? Ориентир на пути Небесного Дракона?

Но ничто – ни правда, ни легенды – не могло передать древнее магическое очарование этого места. Для меня оно заключалось в основном в этом чистом небе, колыхании трав, пении птиц и – в ощущении счастья.

Потом мы попили чаю в Эйвбери – маленькой деревушке, стоящей внутри другого каменного круга, такого огромного, что всю окружность нельзя было увидеть ни из одной точки. Круг пересекали поля, улицы и тропинки. Многие камни уже отсутствовали. Однако мы решили не обходить еще и этот монумент, а повернули к дому. Кристофер Джон повел машину живописными просеками, и мы не раз останавливались, чтобы я могла нарвать диких цветов и веток с ягодами – рисовать. «Раньше я любила рисовать цветы, но потом забросила, – объяснила я своему спутнику. – А теперь, когда главная работа по дому уже сделана, я опять хочу попробовать».