Мэри Стюарт - Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)

Пауза.

– Аннабель.

Я наклонилась вперед, к кругу света, и нащупала под одеялом исхудалую руку.

– Да, дедушка. Я здесь. Это Аннабель.

Пальцы в моей руке даже не шелохнулись, на лице дедушки ничто не дрогнуло, но почему-то мне все же показалось, что ему стало чуть легче на душе. Легонько сжимая хрупкие, слабые пальцы, больше похожие на узловатый бамбук, я вдруг вспомнила дедушку, каким он был в моем детстве – высокий и сильный человек, жилистый, выносливый, властный и вспыльчивый, точно порох. Слишком уж много всего для одного дня, завершающегося столь медленно и мучительно, – дня, что начался с Роуэна, и чудесного утра и тайны, что все еще принадлежала мне одной, а потом – Адам и то, как мы с ним предали друг друга, а теперь это…

Гроза приближалась. Очередная молния на несколько секунд залила комнату ярким светом, как будто за закрытыми занавесками стоял вращающийся прожектор. Дедушка раскрыл глаза шире, точно пытаясь понять, в чем дело.

– Всего лишь летняя гроза, – поспешила успокоить я его. – Думаю, это ненадолго.

– Как шумит. Дождь?

Гром умолк. В наступившей тишине рокот дождя казался громче водопада.

Дедушка слабо нахмурился:

– Хай-Риггс… поляжет.

Грудь моя стеснилась то ли от сочувственного изумления, то ли стыда. Все-таки Кон был настоящим Уинслоу, и, наверное, его реакция оказалась правдивее и естественнее моей – моей немой ярости и горя, горя о том, что уходит – не этот старый человек, а мой мир, мир, который я недостаточно любила и заслужила утратить.

– Вот и Кон то же говорит, – сказала я.

– Кон?

Я кивнула:

– Он здесь.

Дедушка попытался оглянуться.

– Кон.

– Сэр?

– Я… болен.

– Да, – сказал Кон.

– Умираю?

– Да.

Я ахнула от протеста и негодования, но улыбка дедушки остановила слова, уже готовые сорваться у меня с губ. Даже не призрак старой его ухмылки – всего лишь слабое, еле заметное подрагивание уголков рта, – но я поняла, что Кон прав. Каковы бы ни были недостатки Мэтью Уинслоу, но он никогда не терял чувства собственного достоинства и не принадлежал к тем, кто уходит из жизни под жалостливую ложь женщин. У них с Коном была общая территория, где они встречались на равных, и мне туда вход был воспрещен.

Мой мгновенный порыв, наверное, передался дедушке через наши сплетенные руки, потому что дедушка снова перевел взгляд на меня, и мне почудилось, что он произнес:

– Только без лжи.

Я не смотрела на Кона.

– Хорошо, дедушка. Без лжи.

– Жюли?

– Она скоро будет. Задержалась из-за грозы. Они с Дональдом уезжали на весь день. Она не знает, что тебе стало плохо.

Мне показалось, что дедушка растерялся.

– Родной, ты же помнишь Дональда. Шотландец, Дональд Ситон. Он археолог, ведет раскопки в Западном Вудберне. Он приезжал к нам вчера вечером на… – Мой голос дрогнул, но я сумела договорить: – На твой праздник.

Дедушка попытался сосредоточиться, но воспоминания явно ускользали от него. Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы не слишком крепко сжимать эту хрупкую руку в моей ладони. Я наклонилась поближе, выговаривая слова как можно яснее и разборчивее:

– Ты видел Дональда, и он тебе понравился. Он собирается жениться на Жюли, и они будут жить в Лондоне. Жюли будет с ним очень счастлива. Она его любит. Не тревожься насчет…

Меня прервал ужасающий грохот. Вспышка, долгий, рокочущий раскат и страшный треск, а потом грохот. В этой притихшей, пронизанной атмосферой подавленности комнате он прозвучал подобно шуму боевой секиры.

– Что это? – спросил Мэтью Уинслоу голосом, от удивления почти таким же, как прежде.

Кон вмиг оказался у окна и отдернул занавеску. Движения его были исполнены подавленного нервного возбуждения, что еще более, чем обычно, придавало ему грации, почти как упругие, выверенные движения в балете. Он вернулся обратно к кровати и склонился над двоюродным дедушкой.

– Это далеко отсюда. Наверняка какое-нибудь дерево, но не здесь. Мне кажется, где-то в Форрест-парке. – Положив руку поверх одеяла на руку дедушки, он добавил заботливо и отчетливо: – Не волнуйтесь. Сейчас я схожу и выясню, где это. Но ударило не сюда. Не вблизи от фермы. Видите, свет не погас. Ферма не понесла никакого урона.

– Ты славный мальчик, Кон, – ясно произнес дедушка. – Какая жалость, что Аннабель так и не вернулась домой. Вы бы подошли друг другу.

– Дедушка… – начала я, но умолкла.

Уже склоняясь на одеяло, чтобы спрятать лицо, я видела, что Кон снова поднял голову и следит за мной сощуренными, оценивающими глазами.