Мэри Стюарт - Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)

– Что за нелепость!

Лиза снова пожала плечами:

– В девятнадцать лет девушки ужасно глупы.

– Это верно.

– Как бы то ни было, я сама видела, как она ушла.

– Но до Западного Вудберна мили и мили!

Глаза Лизы впервые сузились.

– Западный Вудберн? Я говорила о Низер-Шилдсе.

– Боже милостивый, – бросила я. – Билл Фенвик тут вообще ни при чем, бедолага! Когда вы нынче принялись подзуживать ее насчет Дональда Ситона, я подумала, вы все поняли.

– Я не знала наверняка. Просто любопытно было.

Голос Лизы звучал сдержанно и равнодушно, как всегда. Некое чувство, в котором я еще не опознала страх, пробудило во мне яростную вспышку негодования.

– Куда бы там она ни отправилась, не по душе мне, что девушка бродит в глуши в такой час! Если она и впрямь собралась в Западный Вудберн или Низер-Шилдс, то, надо думать, взяла бы машину!

– Когда ключи в кармане у Кона?

– Ох. Нет, конечно. Но если бы она только дождалась меня…

– В то время как вы разговаривали с Коном в кухне? – осведомилась Лиза.

Мгновение я непонимающе смотрела на нее.

– Да ради всего святого, неужто Жюли настолько глупа? Вы хотите сказать, она решила, будто я переметнулась во вражеский лагерь? Перемываю ей косточки вместе с Коном? Ну есть ли пределы детской бестолковости?

Мой всплеск раздражения отчасти объяснялся тем, что я сама с трудом понимала, чего ради увязалась за Коном на кухню. А Лиза вдруг расхохоталась – неожиданно, вопреки своему обыкновению. Мгновение я озадаченно смотрела на нее, а затем медленно проговорила:

– Да, понимаю: и в самом деле смешно.

– А что вы сказали Кону?

– Ничего особенного. Мне хотелось извиниться за Жюли, но он торопился.

– Торопился?

– Он как раз выходил.

Карие, оттенка патоки, глаза на миг встретились с моими.

– Да? – переспросила Лиза. – Ну что ж, на вашем месте я не стала бы дожидаться. Доброй ночи.

Оставшись одна, я снова подошла к окну. Ни в саду, ни на тропе вдоль реки – ни шороха, ни движения. Я во все глаза вглядывалась во мрак, высматривая, не покажется ли среди деревьев светлое пятно плаща, свидетельствуя о возвращении беглянки. На землю справа от меня падал свет из коровника, где работал Кон. Слышался размеренный гул работающих механизмов. Сад внизу тонул во тьме.

Наверное, я хотела собраться с мыслями, обдумать проблему со всех сторон – речь шла о Жюли и Дональде, Коне и Лизе, – но в силу неведомых причин, стоя у окна и глядя в темноту, я обнаружила вдруг, что вспоминаю руки Адама Форреста… Несколько секунд спустя я проследила эту мысль к ее источнику: к воспоминанию о том первом, солнечном вечере, когда на моих глазах кот прыгнул в густую траву и какой-то зверек пискнул от боли и страха.

Тогда среди роз жужжали пчелы; сейчас темноту наполнял ровный гул машин, неизменный, неослабный в своей ритмичности… «История повторяется», – сказала Лиза.

И вдруг что-то настойчиво дернуло за краешек сознания, резким толчком привело меня в чувство. Бесформенная, пугающая догадка превратилась в уверенность. Жюли вбежала переобуться, возможно, схватила плащ, тихонько спустилась вниз по лестнице, и за порог… Кон из кухни услышал, как хлопнула дверь, увидел мелькнувший за окном силуэт… А теперь – девушка бежит вдоль реки в темноте, вверх по крутой тропке, где высокий берег отлого спускается к глубокой заводи… а в заводи камни, способные оглушить неосторожного, и коряги, которые утянут под воду…

«Он как раз выходил», – сказала я, а Лиза посмотрела на меня так странно. «Ну что ж, на вашем месте я не стала бы дожидаться».

В коровнике размеренно гудели машины. И горел свет.

Не задержавшись даже ради того, чтобы набросить куртку, я выскользнула из комнаты и, точно заяц, помчалась к лестнице.

Я даже не задержалась, чтобы проверить: а может быть, Кон все-таки в подсобке. Некое чувство, возобладавшее над разумом, подсказывало мне, что там его нет и быть не может. Для того чтобы убедиться наверняка, времени не оставалось. Я стрелой пробежала двор и помчалась вниз по узкой тропинке вдоль реки к мостику. Калитка в дальнем конце моста была распахнута настежь – покрашенная в белый цвет, в сумерках она казалась иллюзорной и хрупкой, просто-таки бутафорской.

Строго говоря, с тех пор, как Жюли покинула дом, прошло никак не больше нескольких минут. Кон вряд ли успел бы подняться вверх по течению до цепочки камней в конце дорожки, перебраться на противоположный берег и перехватить Жюли на тропке над заводью. Но ощущение спешки – а в кухне по Кону ясно было видно, что он очень спешит, – пришпоривало меня. Я неслась со всех ног.