Мэри Стюарт - Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)

Я больше не пыталась потолковать с Жюли по душам, и сама она откровенничать не стремилась, но я все же подозревала, что между нею и Дональдом Ситоном далеко не все ладно. О серьезности ее чувств я могла только гадать. Жюли была молода, ветрена, возможно, чуточку избалована, но из того немногого, что девушка мне поведала, – пожалуй, именно потому, что поведала она так немного, – я решила, что сердце ее затронуто не на шутку. Сама я при первом же взгляде на Дональда решила, что этот человек заслуживает и приязни, и уважения; с тех пор он побывал в Уайтскаре дважды или трижды и с каждым разом нравился мне все больше, хотя я вроде бы поняла причину напряженности, существующей если не между ними обоими, то в сознании Жюли.

Я видела, что спокойствие Дональда, его степенная сдержанность могут обескуражить и даже устрашить девятнадцатилетнюю экстравертку, привыкшую к непринужденному, откровенному восхищению юнцов ее лондонского «круга». В тихом омуте черти водятся, однако в девятнадцать лет этому факту вряд ли отдают должное.

В первый же вечер девушка в шутку пожаловалась, что Дональд Ситон «ни в какой романтический контекст не вписывается», и не слишком-то погрешила против истины. А Жюли, несмотря на всю свою бойкую искушенность, была еще достаточно юна, чтобы мечтать о романе, осыпанном звездной пылью, и достаточно ранима, чтобы сдержанность, ошибочно принятая ею за равнодушие или в лучшем случае за нежелание ухаживать, причиняла ей боль. Иными словами, Дональд ее разочаровал.

Приязнь, симпатия, дружба, неуклонно взраставшие из первого семени любви, – не этого искала Жюли в свои девятнадцать лет! Она жаждала не счастья, а буйства страстей. В качестве воздыхателя тихоня-шотландец никоим образом не соответствовал стандартам любимых книг Жюли или (что более актуально) стандартам того несчастного, который восемь лет назад оставлял послания для своей милой в дупле старого дуба. Бедная Жюли, если бы она знала… Я надеялась, причем на удивление пылко, что Дональд вскорости выберется на свет божий из римских развалин и сломит-таки печать молчания.

Пока же он частенько заглядывал в Уайтскар по вечерам, после работы, а Жюли как-то раз съездила в Западный Вудберн посмотреть, что там творится, и, возможно, даже искренне желая узнать о раскопках побольше.

Хотя в последнем она, судя по всему, не преуспела, Дональд вроде бы стронулся с мертвой точки и сделал-таки шаг-другой ей навстречу. Вечером он отвез девушку в усадьбу, остался к ужину и молча, явно забавляясь, прислушивался к ее живому и преехидному рассказу о его археологических исследованиях.

– Сидит себе в норе, – уверяла Жюли. – Милые мои, я серьезно: весь день сидит на дне этакой мелкой ямы и скребет грязь штуковиной размером с чайную ложку! Одна только грязь, честное слово! И каждую ложку сохраняют так бережно, точно сокровища Великого Хана! В жизни не испытывала такого разочарования!

– Как, ни единой золотой монетки? Ни одной статуи? – улыбнулась я.

– Кажется, сыскался шнурок от римского ботинка…

Глаза Дональда лукаво блеснули.

– Великий день, что и говорить. Нельзя ждать все время подобного везения.

Губки девушки приоткрылись было и снова сомкнулись. Улыбка показалась мне вымученной.

– Так чем же именно вы занимаетесь? – быстро вмешалась я.

– Всего лишь предварительной датировкой.

Дедушка оторвался от сыра.

– Датировкой?

Я подметила, что Дональд глянул на него, по своему обыкновению, застенчиво, убедился, что собеседником движет искренний интерес, а не просто вежливость, и только тогда ответил:

– Да, сэр. По сути дела, скребем землю, как сказала Жюли. Мы разбили пробный раскоп с таким расчетом, чтобы захватить участок стены и крепостной вал, а теперь снимаем слой за слоем, изучая укрепления одно за другим, ну и разные находки – фрагменты керамики и все такое прочее, – то, что попадается по мере продвижения вглубь. Таким образом возможно установить, в какое время возводилась та или иная постройка в пределах крепости. Со временем воссоздается общая картина истории укреплений, но пока, – мимолетная улыбка в адрес девушки, – Жюли абсолютно права. Возня в грязи, не более; на посторонний взгляд – прескучное занятие.

– Тебя зато оно страшно занимает, – отозвалась Жюли.

Не думаю, что она намеренно собиралась сказать колкость, но слова прозвучали почти капризно, точно протест обиженного ребенка.

Дональд словно бы ничего не заметил.