Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Я стояла, прислонившись спиной к дверной опоре – оставленной нами без внимания дорической колонне, нащупывая пальцами в кармане нож, который у него забрала. Я ощутила резьбу рукоятки и вдруг живо вспомнила рисунок синей эмали на медной основе. Я вспомнила, как он пользовался этим самым ножом, чтобы нарезать солонину для Марка…

– Так это вы?.. – сказала я.

– Я не хотел его смерти, – умоляюще повторил он. – Когда вы вернетесь на работу в Афины, вы, может быть, поможете мне, объясните, что произошел несчастный случай…

И тут что-то внутри меня надломилось. Откуда взялись греческие слова, я не знаю. Оглядываясь назад, я припоминаю, что говорила в основном по-английски, вставляла какие-то фразы и слова на греческом и даже на французском. Но Ламбис понял меня, как, впрочем, и Колин, который сам сказал об этом позднее.

– Несчастный случай?! – Я забыла о необходимости соблюдать тишину и резко повысила голос. – Несчастный случай! Тогда, может быть, и то, что вы бегали по склону с этой свиньей – а ведь он стрелял в Марка и хотел убить Колина, – тоже несчастный случай? И не думайте, что я ничего не знаю о вас и о ваших драгоценных друзьях! Знаю, все знаю! Мне известен каждый шаг мерзкой банды – Стратоса, Тони, Софии, Джозефа… А теперь выясняется, и вы с ними! И не пытайтесь делать вид, что вы тут ни при чем, потому что мы видели вас… Нет-нет, придержи свой поганый язык, дай мне закончить! Помочь?! Да тебя пристрелить надо немедленно! Я и пальцем не пошевельну, чтобы остановить Колина. Кто тебе платит и за что? Зачем ты привез его сюда? Зачем вы его убили? Зачем тебе понадобилось прикидываться, что ты спасаешь ему жизнь, мерзкий иуда? Может быть, потому, что я оказалась у тебя на пути? Ох, если бы я осталась… Это был такой замечательный человек… Если бы я знала, я бы сама тебя убила, я бы не позволила причинить ему вред! Если бы я только осталась…

Тут у меня невольно полились слезы, но это не помешало мне заметить, как внезапно изменилось застывшее лицо Ламбиса, а взгляд его метнулся на что-то за моей спиной, на что-то за дверьми…

Тень упала из дверного проема. Мешковатые бриджи и критская повязка. В церковь быстро входил человек с ножом в руке. Я завопила:

– Колин! Берегись!

Колин обернулся и выстрелил. В тот же самый момент Ламбис что-то заорал и прыгнул к нему. Пуля с глухим стуком ударилась в дверную опору, между мною и вошедшим, звук выстрела оглушительно резонировал от стен. Потом Ламбис схватил Колина за руку, другой рукой крепко обхватил мальчика, пистолет полетел на пол. Я не двинулась с места. В тот самый миг, как я крикнула, я увидела лицо вошедшего.

– Марк! – произнесла я теперь едва слышным голосом.

Выстрел застал его как раз в дверном проеме. Ламбис отпустил Колина и нагнулся поднять пистолет. Колин стоял, тупо моргая против света, он выглядел ошеломленным, казалось, прикоснись к нему – и он свалится.

– Колин, – сказал Марк.

И Колин тут же оказался у него в объятиях, он не произнес ни слова, ни звука и, можно было поклясться, едва дышал.

– Что они с тобой сделали? Ранили?

Я никогда не слышала у Марка такой интонации.

Мальчик покачал головой.

– Это правда, да? Тогда пойдем. Слава богу, все кончилось. Пойдем прямо к каику.

Я не слышала, было ли еще что-нибудь сказано. Я повернулась и пошла мимо них прочь из церкви. Ламбис сказал что-то, но я не обратила внимания. Теперь все равно, увидит меня кто-нибудь или нет, – я направилась вверх по склону лощины, назад в Айос-Георгиос.

Слезы все еще застилали мне глаза и дважды заставили меня оступиться: глупые слезы, которые незачем было скрывать. Я смахнула их. Я плакала так, как не плакала очень давно, я даже не могла вспомнить, когда такое было в последний раз. Настало время выходить из игры. Все кончено.

Кроме того, уже было поздно, и Фрэнсис, наверное, начала опасаться, не случилось ли со мной чего…

Я и тридцати ярдов не прошла, как услышала позади себя:

– Никола!

Я не обратила никакого внимания.

– Никола… пожалуйста, подождите! Я не могу идти так быстро.

Я заколебалась, потом посмотрела назад. Марк шел по тропинке вслед за мной, и единственным признаком его недавнего ранения была повязка на левой руке, сделанная из критского головного платка. Он выглядел совсем иначе, чем вчерашний нечесаный, небритый инвалид: он побрился и вымыл голову, но что совершенно изменило его внешний вид (недавно то же самое было с Колином) – так это чувство облегчения и счастья. Моей первой реакцией было даже некоторое удивление, что я сразу его узнала, второй – что «геройский» костюм ему оказался удивительно к лицу.