Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Конечно, – сказал Марк и принялся объяснять, как добраться до каика от разрушенной византийской церкви. – А как дойти до церкви, вы можете узнать у любого, это обычный маршрут, которым ходят все приезжие англичане. Думаю, все ясно? Да? Но надеюсь, вам не понадобится приходить.

– Все предельно понятно, – сказала я. – Еще раз до свидания. Всего вам наилучшего.

Ламбис пошел первым. Мое последнее мимолетное впечатление о Марке – это как он в оцепенении сидит, словно привязанный к теплому камню, рядом – пустая кружка, и взгляд у него какой-то тусклый, озабоченный, делающий его намного старше.

Ламбис мало говорил по дороге вниз, через овраг. Он держался немного впереди меня и, соблюдая осторожность, поглядывал по сторонам. Но шагали мы так быстро, как только позволяла каменистая тропинка. Мы никого не встретили по пути и довольно скоро достигли поросли молодых дубков над лимонными рощами. Через ветки я уже видела белые крылья ветряной мельницы, блики солнца на поверхности реки.

Ламбис остановился на пятнышке солнечного света и подождал, пока я подойду.

Рядом с тропой, где он стоял, было небольшое придорожное святилище. Это был просто деревянный ящик, каким-то образом втиснутый в кучу камней, а в нем примитивные масляные светильники, горящие перед яркой красочной дощечкой – иконкой Девы, которая одновременно и Богоматерь, и сама Мать – древняя богиня земли. В пивной бутылке, стоящей рядом, было масло для светильников. Поблизости росли вербена и фиалки.

Ламбис жестом показал на горящие светильники и маленький букетик цветов, стоящий там же в заржавленной консервной банке.

– Я оставляю вас здесь. Люди ходят этой дорогой, а меня не должны видеть.

Я попрощалась, пожелала ему еще раз удачи и пошла вниз через лимонные рощи к открытому солнечному свету, и, следует признать, настроение мое определенно улучшилось.

Было около полудня, самая жара. Бриз прекратился, и даже шелковистые головки мака-самосейки и метелки трясунки, которые окаймляли тропу, неподвижно поникли. Белые паруса ветряных мельниц застыли и провисли. Рядом с полуразрушенной стеной в тени каменного дуба пасся осел. Над пылью жужжали мухи.

Поблизости никого не было. Люди разошлись по домам поесть либо ели в поле, где-нибудь в тенечке. Я не видела никого, кроме мальчика, сонно развалившегося на солнышке, в то время как его козы пощипывали вику, и мужчины, работавшего далеко в поле за широким барьером сахарного тростника. Ни тот ни другой не подняли головы, когда я проходила мимо.

Я с облегчением остановилась ненадолго, когда дошла до скудной тени сосен на краю нижней долины, и оглянулась.

Здесь были нагретые солнцем поля, лимонные деревья, поросшее лесом узкое ущелье, ведущее вверх, в серебряную дикость скал.

В этом пустынном пейзаже не было видно никаких признаков жизни. Ламбис уже давно скрылся, лимонные деревья стояли не шелохнувшись, и горный склон над ними был мертв, лишен всякого движения. Но в это же время вчера…

Над ущельем послышался шум крыльев. Я с недоверием глянула вверх. Но на этот раз крылья были не белые, надо мной кружили огромные коричневые крылья. Орел? Больше похож на ястреба, подумала я; может быть, даже ягнятник. В другое время я бы полюбовалась им. Сейчас же, из-за того, что большая птица напомнила мне о белой цапле и о вчерашнем дне, я почувствовала, что к горлу подступают слезы.

Я повернулась и направилась вниз, к мосту.

Когда я приблизилась к нему, я подумала, что удача стала мне изменять. Двое ребятишек, свесившись через парапет, выплевывали в воду косточки апельсина. Мальчик и девочка. Худенькие, загорелые дочерна, с огромными темными глазами, черными волосами и робкой повадкой деревенских детей. Они плевали как раз туда, где был спрятан мой чемодан.

– Здравствуйте! – строго сказала я.

Они молча уставились на меня, немного пятясь, как телята. Я разглядывала их. Я прекрасно знала, что теперь они с меня глаз не спустят до самой гостиницы, а может, и дальше. Я, незнакомка, была их трофеем. Я была новостью. Что бы я ни делала, что бы ни говорила, с этой минуты через час будет известно всей деревне.

Я протянула согнутый палец к мальчику.

– Тебя как зовут?

Он заулыбался, вероятно, от того, как я говорю по-гречески.

– Георгий.

Ну разумеется!

– А тебя? – спросила я маленькую девочку.