Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Не знаю, чего я ожидала, наверное, чего-то столь же великолепного, как сад сераля, но, честно говоря, сад принца оказался очень маленьким. Воздух был насыщен ароматом жасмина. В луче фонарика я заметила невысокую стенку, – возможно, за ней скрывался бассейн, но в целом сад принца представлял собой всего-навсего продолговатый дворик с парой цветочных клумб да несколькими симметрично расставленными деревьями в кадках. Джон Летман посветил фонариком на выщербленные плиты дорожки, но в этом не было необходимости, потому что посередине стены, ограждавшей дворик, между двумя чахлыми деревцами в кадках располагалась дверь. Она была открыта, и из нее лился свет. Это был всего лишь тусклый оранжевый отблеск керосиновой лампы наподобие той, что осталась у меня в спальне, но в густой ночной темноте свет казался ослепительно-ярким.

Джон Летман задержался у входа, и я остановилась рядом с ним. Я едва узнала его голос – такая скованность, осторожность и почтение звучали в нем.

– Леди Гарриет, я привел мисс Мэнсел.

Я прошла мимо него в комнату.

Большой диван оказался огромным, и охарактеризовать его я могу лишь двумя словами: роскошное убожество. Пол из цветного мрамора был кое-где застелен персидскими коврами, невероятно грязными. Стены были украшены замысловатой мозаикой, в каждой из стенных панелей имелась ниша, обрамленная резным камнем; когда-то в них, вероятно, стояли статуи или лампы, но теперь был грудами навален всевозможный хлам – картонки, бумага, книги, склянки из-под лекарств, свечные огарки. Посреди пола возвышался фонтан, прикрытый сверху доской и служивший столом: на импровизированной столешнице стоял поднос из потемневшего серебра, на котором громоздилась стопка тарелок с остатками недавней трапезы. На полу возле фонтана валялась пустая миска с пометкой «Для собак». Возле стены стоял полированный комод красного дерева, уставленный бутылками и коробочками из-под пилюль. Меблировку нижней части зала завершали пара потертых кухонных стульев да громоздкое, похожее на трон сооружение из красного китайского лака. Все вокруг было покрыто толстым слоем пыли.

Под широким сводчатым проемом, украшенным тонкой резьбой, я заметила обшарпанную лесенку из трех невысоких ступеней – она отделяла верхнюю часть помещения от нижней. На помосте, в глубине верхней половины дивана, виднелась огромная кровать с фигурными ножками в виде лап дракона и высоким резным подголовником. Некогда с потолка свисал витиеватый позолоченный плафон в виде громадной птицы, державшей в когтях надкроватные драпировки. Теперь же одно из крыльев птицы сломалось, грязная позолота облупилась, в когтях птица сжимала пару драных бархатных занавесок, полинявших так, что трудно было сказать, какого цвета они были раньше – то ли темно-красного, то ли черного. Рваные занавески неряшливыми складками болтались по обе стороны от изголовья кровати, скрывая в кляксах глубокой тени бесформенную фигуру, что возлежала на охапке сбитых в кучу ковров и одеял.

Свет керосиновой лампы, так щедро заливавший садовую дорожку из каменных плит, едва проникал в темные углы верхней половины зала. Старомодная керосинка стояла на столике среди тарелок с недоеденным ужином.

Когда я проходила мимо, направляясь к кровати, моя тень сначала скакнула угрожающе мне под ноги, потом взлетела по ступенькам на помост и забралась под бархатный полог, сделав темноту под причудливым сооружением еще непрогляднее. Гротескная фигура на кровати окончательно скрылась во мгле.

А фигура, несомненно, была гротескной. Я, конечно, понимала, что нынешний облик тетушки Гарриет будет сильно отличаться от того, что сохранился в моих детских воспоминаниях, но не ожидала увидеть столь потустороннее существо. Я рассказывала Джону Летману, что в памяти у меня остался смутный образ высокой седеющей женщины с крючковатым носом и пронзительными черными глазами, которая яростно спорила с отцом, гоняла мою перепуганную матушку по всему саду и имела обыкновение дарить нам с Чарльзом неожиданные экзотические подарки, в перерывах между ними не обращая на нас никакого внимания. Даже если бы тетушка одевалась в то же платье, что и пятнадцать лет назад, я вряд ли узнала бы ее. Правда, ястребиный нос и черные глаза, сверлившие меня из-под черноты полога, показались мне знакомыми. Джон Летман предупредил меня, что старушка сильно одряхлела, однако даже после его предупреждения я не ожидала очутиться лицом к лицу со столь диковинным существом. Тетушка Гарриет, завернутая в кокон ярких шелковых одежд, восседала, как Будда, на груде скомканных одеял и повелительно подзывала меня тяжелой бледной рукой.