Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Вдруг пропасть разверзлась по обе стороны от машины. Мы мчались по самому гребню открытого всем ветрам узкого хребта. Налево громоздились белые утесы, а позади них уходила в голубую даль, к самому морю, череда покрытых лесами хребтов; справа же, глубоко внизу, в обрывистой стремнине вспыхивал на солнце, терялся из глаз и снова выскакивал из-под камней бурный льдисто-зеленоватый поток Нахр-Ибрагим, реки Адониса.

То ныряя в скалистые ущелья, где на солнечных склонах цвели, спрятав корни среди зарослей красного анемона, худосочные яблони, то вновь поднимаясь на хребет, мы приближались к истоку реки Адонис.

Исток Адониса во все времена считался волшебным местом. Белый от пены водяной вихрь, низвергающийся из черной пещеры посреди огромной, опаленной солнцем скалы, наводил первобытных обитателей этой иссушенной страны на мысль о неведомо каких ужасных богах и демонах, об их силе и могуществе. А также на мысль о плодородии – ведь на протяжении всех своих тридцати миль, до самого побережья, река несла жизнь в эти жаждущие земли. Там, где из скалы пробивается вода, бесплодная лощина начинает зеленеть, вырастают деревья и пышные кусты, по берегам бурлящего потока расцветают красные анемоны.

Сюда-то, следуя по стопам Исиды, Астарты, Иштар и самой Великой Матери – Деметры, Реи, Кибелы, покровительницы гор, и пришла в незапамятные времена Афродита, здесь она влюбилась в сирийского пастуха Адониса и возлежала с ним среди цветов. Здесь и пал от клыков дикого кабана юный возлюбленный богини, а там, куда брызнула его кровь, выросли анемоны. И по сей день каждую весну воды Адониса несут к морю алую кровь юного бога. Ныне долина опустела, лишь на мозаичном полу разрушенного храма Афродиты дремлют на солнце черные козы. Пронзительное дребезжание колокольчиков на шеях ленивых животных резким диссонансом вплетается в громкий рев водопада. На ветвях священного дерева полощутся на ветру красные лоскутки – их привязывают паломники, вознося молитвы последней владычице здешних мест – Деве Марии.

Даже если бы эти места не были средоточием древних легенд, величественная панорама их все равно захватывала бы дух. Но, овеянные дыханием прошлого, эти величественные руины, черные скалы, усеянные пламенно-алыми цветами, и бело-пенный водопад казались чем-то неземным.

И в тот миг, когда мы выбрались из лощины и свернули на тропу – ее трудно было назвать дорогой, – чтобы вернуться в Бейрут другим путем, на горизонте мелькнул последний штрих, окончательно превративший картину в фантазию из восточных сказок.

Вдалеке, невидимые от истока Адониса, сгрудились у берега реки несколько беленых арабских домиков. Вверх от деревушки карабкалась, соединяясь с дорогой, горная тропа, издалека казавшаяся тонкой белой царапиной на сером массиве скалы.

По этой тропе, изящно ступая, гарцевал арабский скакун гнедой масти. Белый бурнус всадника развевался на ветру, как парус, сверкали на солнце алые с золотом поводья. Возле копыт лошади скакали две необычайно красивые собаки – рыжевато-коричневые борзые с длинной шелковистой шерстью. Это были салюки – псы знаменитой породы, с которыми охотились на газелей древние восточные владыки.

Всадник с собаками скрылся за поворотом, и день снова стал самым заурядным. Мы прибыли в конечную точку нашего маршрута – высокогорный отель. Наступило время обеда.

На обратном пути, спускаясь по противоположному склону долины, мы снова встретились с тем же всадником.

Мы потратили на обед больше часа, а всадник, должно быть, двигался по крутым тропкам, срезая множество виражей, которые машине приходилось добросовестно преодолевать. Пробираясь на самой малой скорости среди ухабов и рытвин, мы въехали в крохотную деревушку, приютившуюся в тесной горной долине почти под нижней границей уровня снегов, и далеко внизу увидели всадника. Он направил коня шагом по едва заметной тропинке, вьющейся через поле подсолнухов, и спускался с горы, погруженный по бедра в море черно-желтых головок.

Собак не было видно – они были скрыты под широкими листьями в форме сердечек. Кавалькада выбралась на открытый виток дороги ниже нас, собаки резво побежали впереди, а всадник пустил лошадь легким галопом. Воздух был так чист, что до меня доносился не только глухой топот копыт в пыли, но и веселый перезвон колокольчиков на конской сбруе.

Но тут машину обступили приземистые обшарпанные домики, и всадник скрылся из виду.