Дженнифер Роу - Агнец на заклание [litres с оптимизированной обложкой]

Невыносимо было смотреть, как мужчины переминаются с ноги на ногу, еле заметно отклоняются от него и друг к другу. Мучительно было видеть, как лица превращаются в обожженные солнцем маски – с поджатыми губами, пустыми глазами, призывающими его замолчать.

– Иди домой, Фил, – тихо сказал Цикада Бейкер.

– Во-во, проваливай! – выкрикнула Энни Лэм, сжав кулаки. – Трев дома. Он чист, его оправдали. Навсегда! Так суд постановил!

– А моя сестра мертва. – Голос Филиппа Хьюита дрожал. – Ее больше нет. Из-за него. Потому что она вышла за него замуж. – Он с ненавистью уставился на Тревора Лэма.

Тот улыбнулся.

– До сих пор не можешь смириться с этой мыслью? – вкрадчиво спросил он. – Как и все вы. Беситесь, оттого что ваша драгоценная Дафна так низко пала – спуталась с людьми, которые, если послушать вас, даже лизать ботинки вам недостойны.

– Точно! – поддержала побагровевшая Энни и выступила вперед.

– А она все-таки решилась, – продолжил Лэм. – Сама так хотела. И ей это нравилось. Еще как нравилось, не сомневайся! Как думаешь, откуда взялся ребенок у нее в животе? По-твоему, она была Девой Марией?

Задыхающийся Филипп смотрел на него, словно загипнотизированный этими холодными темными глазами. Лэм снова понизил голос и теперь почти шептал. Но в пабе было так тихо, что этот злобный и язвительный шепот долетал до самых дальних углов зала. Только теперь Берди поняла, насколько он пьян. Тревор принадлежал к людям, способным в огромных количествах употреблять алкоголь без каких-либо явных последствий, поэтому окружающие, такие как Берди, ошибочно считали, будто спиртное на него вообще не действует. Однако все это время, пока он пил стакан за стаканом, путы, сдерживавшие в нем зверя, постепенно ослабевали. И вот теперь, с последним стаканом пива, когда рядом очутилась дрожащая жертва, жесткий самоконтроль, который Берди чувствовала в нем, исчез.

– Твоя семья пыталась уничтожить меня, Хьюит! – зарычал Тревор. – Твой отец-мерзавец. И твоя чокнутая, психованная мать. Потому что считали меня дерьмом. Ну что, съели? И они, и ты, и те, кто жаждал мести, наговаривали на меня копам, а моя расчудесная семейка сидела сложа руки и смотрела, как меня топят!

Он оглянулся через плечо на Энни, Кита и остальных. Его лицо стало непроницаемым, глаза – ледяными.

– Он что, про нас говорит? – прошамкала Энни. – Эй! – Она побагровела от возмущения. – Эй, это он про нас?

Кит прищурился. Морщина между его бровями стала глубже.

– А чего ты хотел от нас, братан? У тебя же был адвокат, разве нет? Это его работа – вытаскивать тебя. А не наша. Он спец.

Тревор оскалился:

– Он был отстой. А тебе только того и надо было, да? – Он скользнул взглядом с брата на Лили Денджер, стоявшую рядом. – Лишь бы отделаться от меня. Чтобы все было по-твоему, а ты стал главным в этом курятнике и я бы тебе не мешал.

– Как ты с родным братом говоришь! – крикнула Энни. – Как тебе не стыдно? И это после всего, что мы для тебя сделали!

– Сделали? И что же ты сделала, мама? Плакалась газетчикам, которые платили за твою выпивку, и осложняла мое положение? Да, это тебе удалось. А еще что? Ты даже не писала мне, ведь так? И навестить меня не приезжала. Ни ты, ни остальные.

У Энни задрожали губы:

– Здоровье у меня уже не то…

– Ага, ври больше. На тебе пахать можно. Просто тебе было безразлично, вот и все. Лишь бы надраться! Какое тебе дело, что родной сын гниет за решеткой.

Тревор отвернулся от нее, и голос его задрожал от злобы и горечи:

– Никто не приезжал. Ни Кит. Ни Чудик. Ни даже Розали. И я знаю почему. Без меня всем стало легче. И все были довольны.

Он стоял неподвижно, его лицо кривилось, словно он с трудом сдерживал себя. Внезапно Тревор запрокинул голову и залпом осушил свой стакан, поморщился и отодвинул его по стойке в сторону бесстрастно слушающего Аллана Бейкера.

– Вон и Цикаде нравилось, поскольку он меня на дух не переносит, – как бы между прочим добавил он. – Потому что я, как мужчина, вдвое сильнее его, и он это знает. Он такой же, как Кит. Женщину ему нипочем не удержать, даже распоследнюю шлюху.

Чувствуя, как щеки наливаются жаром, Берди перевела взгляд на Сью Суини, стоявшую возле дальнего конца стойки. Она судорожно сжимала в руках белое полотенце. Глаза были стеклянными, взгляд обращен в пустоту. Цикада промолчал, но и стакан для Тревора не наполнил. Просто упирался ладонями в стойку, массивный и неподвижный. Тревор рассмеялся.

– Тоже мне шишка, – сказал он и повернулся к Филиппу Хьюиту: – Но я уже не в тюрьме, я здесь! Ясно тебе, педик вонючий? И никуда отсюда не денусь. О том, что я тут, ты будешь помнить до последнего вздоха. Твоя жизнь станет адом. И знаешь что? Будет только хуже. И еще хуже. И еще…