Робин Стивенс - Совсем не женское убийство

– Неплохо, девочка-иностранка!

Предполагаю, что в некотором роде с тех пор я только тем и занималась, что залезала для Дейзи во всяческие сундуки, не спрашивая зачем. И только теперь я в первый раз задумалась: ради чего я, собственно, это делаю?

В пятницу днем я пришла в гардероб немного раньше, чем Дейзи. Я решила пока что простить ее – по крайней мере, пока не увижу, что выйдет из ее плана. Я протиснулась между толстыми серыми рядами пальто, потирая лодыжку, и уже начала переживать по поводу того, что мы собираемся сделать, когда я услышала её голос:

– Тсс! Хэзел!

– Я тут! – прошептала я, высовывая голову из-за края вешалки для пальто.

– Отличное укрытие, Ватсон, – сказала Дейзи, шумно плюхнувшись рядом со мной. Торжественным движением она вытащила бутылочку из своего портфеля и теперь держала ее перед собой. – Ну что, ты готова начать расследование?

Мы обе посмотрели на бутылочку. В общем-то, я была готова начать расследование, но не была уверена, готова ли я для этого сначала попасть в лазарет.

– Осторожно, нельзя выпить слишком много, – сказала Дейзи. – Помню, няня говорила, что это может быть опасно.

– Слишком много – это сколько? – спросила я.

– Понятия не имею, – сказала Дейзи жизнерадостно. – Нам придется просто отхлебнуть и надеяться на лучшее. Ну, до дна!

Она отпила глоток, скорчила рожу и передала бутылку мне. Я нервно отпила немного лекарства. На вкус оно было вязкое и сладкое, совершенно не такое, как я ожидала.

– А теперь воды из крана, быстро, – сказала Дейзи. Я поспешила вслед за ней и запила это водой. Но даже после этого во рту остался привкус чего-то липкого и сладкого.

– А что мы будем делать теперь? – спросила я.

– Будем ждать. Это не должно занять много времени. Не бойся, это не так уж неприятно.

Это была неправда.

На уроке французского, едва сев за парту, я почувствовала, что мой желудок сейчас выпрыгнет наружу. Я в ужасе прикрыла рот рукой.

– Ох, Мамзель! – трагическим голосом крикнула Дейзи с соседнего места. – Кажется, я заболела!

Она и правда заболела, этого сложно было не заметить. За ней последовала и я, но поскольку большинство людей уже столпились вокруг Дейзи, мне уделили меньше внимания. Нас обеих спешно повели в лазарет, и за нами тянулся отвратительный рвотный след. Когда мы прибыли, медсестра Минн посмотрела на нас, выдала каждой по ведру, усадила над ними и предоставила самим себе.

– По крайней мере, мы пропустим урок этикета, – сказала я через час, улучив момент между приступами рвоты. Я ненавижу уроки этикета, поскольку мне целый час приходится ходить кругами со стопкой книжек на голове.

– Ничего не имею против этикета, – гулко донесся из ведра голос Дейзи.

– Я знаю, но я-то как раз имею, – сказала я, и меня снова стошнило.

Но даже тот факт, что мы пропустили урок этикета, мало утешал. Меня рвало уже несколько часов, и во время чая, и во время ужина, которых мне совершенно не хотелось. Казалось, что желудок выворачивается наизнанку.

– Должна сказать, что это намного хуже, чем я помню, – тяжело дыша, сказала Дейзи. – Поскольку это все равно не прекращается, я бы не отказалась от булочки.

От одной только мысли о булочке меня стошнило еще раз, а потом и Дейзи тоже. Все это выглядело жалко и унизительно, и во время особенно отвратительного приступа рвоты я решила, что, раз мы так страдаем, мы просто обязательно найдем какие-нибудь по-настоящему ценные улики.

– Я думаю, вам двоим лучше остаться здесь на ночь, – сказала Минни, когда зашла проведать нас. – Тут есть место, где вы можете поспать. Силы небесные, вы, наверное, съели что-то, не идущее вам на пользу?

Наконец, после нескольких часов совершенно отвратительного самочувствия, рвота прекратилась, я смогла встать и натянуть на себя пижаму, которую Минни оставила для меня. У нее были одновременно слишком длинные штанины и слишком тесный верх. В лазарете было зеркало, и, посмотревшись в него, я увидела, что выгляжу как больной ребенок огромных размеров с бледным круглым лицом и уродскими волосами, насквозь мокрыми от пота. Пижама Дейзи, разумеется, отлично на ней сидела, а от болезни ее щеки порозовели, а глаза посветлели, как у милой китайской куклы.

Я забралась в свою кровать, выстланную холодными белыми простынями, чувствуя себя как выжатое белье. Все, чего я хотела, – это спать, желательно несколько лет.