Стефан Анхем - Жертва без лица [litres]

– Точно, я это помню. От одной мысли об этом становится больно.

Прижав мобильный к уху, Астрид Тувессон под проливным дождем обошла машину и помогла Лене Ульссон сесть на заднее сиденье.

– А вы уверены, что это он?

– Вернее не бывает, – ответила Лилья. – Есть только один человек с таким именем, и он зарегистрирован по адресу: ул. Моталагатан, 24, район Хусенше.

– В Хельсингборге?

– Да, мэм. Мы с Мулле можем быть там через десять минут.

– Только с группой захвата, – сказала Тувессон и попыталась втиснуть сумку Лены Ульссон в багажник. – Позвоните в Мальме и дождитесь их.

– Астрид, очнись. Мы не можем ждать людей из Мальме. На это уйдет больше полутора часов. Нам надо туда сейчас.

Ирен права, подумала Тувессон. Нет никаких сомнений. Она вытащила громоздкую сумку и захлопнула крышку багажника. Но она не хотела терять двух своих лучших сотрудников в возможной засаде.

– Але? Ты здесь?

– О’кей. Но я хочу, чтобы вы были осторожнее. – Она запихнула мокрую сумку под пассажирское сиденье и закрыла дверь машины. – Малейшее сомнение, и вы уходите, хорошо?

– Да, да.

– Ирен, я серьезно!

– О’кей, о’кей. Кстати, как у тебя дела?

– Я только что забрала Лену Ульссон и Стефана Мунте и скоро поеду к Лине Польссон.

– А одинокий странник? Он так и не ответил?

– Нет, попытаюсь последний раз, и если он не ответит, поеду к нему и позвоню в дверь.

Они закончили разговор. Тувессон обошла машину и поискала номер Корхедена. Пошли гудки. Она открыла дверь со стороны водительского сиденья и уже собиралась сесть, как гудки внезапно прекратились.

– Корхеден слушает, – раздался голос на другом конце.

– Добрый день, не ожидала, что вы ответите. Меня зовут Астрид Тувессон. – Она не знала, сесть ли ей в машину или стоять под дождем, и решила, что мокрее уже не станет.

– Извините, а мы знакомы?

– Простите, я криминальный комиссар полиции Хельсингборга.

– Вот как?

– Я пыталась дозвониться до вас весь вечер.

– Да, я только что вернулся домой из Испании.

– Да, мы это поняли. Вы следили за новостями, пока были в отъезде?

– Нет, совершенно не следил. Именно поэтому я и уехал. Но в Каструпе я не мог не увидеть, что пишут в газетах. Это правда? Он охотится за всем классом?

– Мы не знаем. Но, к сожалению, не так много фактов, которые бы говорили об обратном.

– Это ужасно. И у вас нет никаких его следов?

– Есть, но я не могу об этом говорить. Я звоню вот почему. Сейчас мы можем предложить только один способ защиты – поместить вас в СИЗО вместе с вашими бывшими одноклассниками. Так что мой вопрос: как вы относитесь к тому, что я приеду за вами?

– Что, прямо сейчас?

– Да, примерно через полчаса.

Послышался вздох.

– А нельзя подождать до завтра или послезавтра? Понимаете, меня не было больше месяца, я только что вернулся домой.

– Скажем так: мы оцениваем риск как крайне высокий, но в конечном итоге решение за вами. Мы не можем никого заставить.

Опять молчание.

– О’кей. Я понимаю.

Тувессон дала отбой, села за руль и повернула зажигание. В салоне витало напряженное ожидание. Все молчали. В зеркале заднего обзора она увидела, как пассажиры отводят глаза и смотрят на дождь.

И она их понимала.

Раздалось слабое жужжание, и Фабиан почувствовал, что голова повернулась еще немного. Должно быть, угол поворота уже составлял девяносто градусов или даже чуть больше. В поле его зрения зажегся еще один экран. На нем также появился черно-белый снимок Торгни Сёльмедаля. Такая же аккуратная прическа и такая же приветливая улыбка с той лишь разницей, что теперь он был взрослым.

Сёльмедаль хотел, чтобы его видели таким, и когда вся эта история закончится, снимки наверняка будут обнародованы, и подобно Фабиану, сидящему сейчас с закрепленной головой в зубоврачебном кресле, никто не сможет отвести глаза.

Но тут со снимком что-то случилось. Или ему показалось? Нет, теперь он не сомневался. Что-то определенно произошло. Расстояние между глазами уменьшилось, нос изменился. То же самое с волосами. Они стали темнее и длиннее. Фабиан не понимал, смотрит ли он по-прежнему на Торгни или на кого-то другого. Но одно было ясно наверняка: лицо перед ним менялось.

Снова раздалось жужжание, и голова Фабиана еще немного повернулась. Теперь в шее тянуло как следует, хотя о реальной боли еще не было речи. Но он не сомневался, что это только вопрос времени. Интересно, сколько еще градусов он выдержит? Свернут ли у ему шею одним махом, или к неизбежному концу приведет несколько маленьких катастроф? Но его раздумья ничего не дали. Он даже не знал, какой вариант предпочтительнее. Сама мысль о смерти не составляла для него особой проблемы. Куда страшнее была мысль о том, что он может выжить.