Георгий Ланской - Право последней ночи

Ванька отодвинул коврик ногой и увидел под ним темное пятно. Ольга бегло подумала: как плохо отстирывается кровь, теперь домотканый кошмарик точно придется выбросить, хотя он и без того никуда не годился, но, может, был дорог хозяевам как память. Сколько уже падали эти багровые капли?

Ванька явно о подобной ерунде не думал. Его колотило так, что даже с другого конца комнаты Ольга видела, как трясутся его колени.

— Что там? — шепотом спросил Ванька. Ольга, помотав головой, шагнула к дверям, и он повторил с истерическим всхлипом: — Что там такое?

— Откуда я знаю?

Ольга вдруг вспомнила, что дверь была забаррикадирована изнутри, однако хозяев они так и не увидели, и от этого ей стало еще страшнее.

«Мы пробыли здесь пять или шесть часов, — подумала она. — Может, даже больше. Если там, на этих проклятых досках, лежал человек, мы наверняка бы его увидели или услышали. Но не было ничего: ни звука, ни шороха… Какого черта он вообще туда забрался?»

Память подбросила ей картинку выстуженного дома, в котором печь не топили как минимум сутки…

«Нет, не сутки, больше, слишком долго пришлось согревать дом. Суток двое, может, трое. Неужели все это время там кто-то лежал? Почему не подал знак? Испугался? Чего можно так испугаться в деревне, где никого нет? Мародеров? Грабителей? Или…»

Она не успела додумать, как Ванька ткнул в ее сторону автоматом.

— Посмотри, что там.

— Сам посмотри, — еле слышно ответила Ольга.

— Ты меня что, не слышишь? Я сказал: быстро залезла и посмотрела!

Ольга упрямо помотала головой. Лезть наверх, в неизвестность, ей совершенно не хотелось. Ванька зло смотрел на нее, его рот снова плаксиво кривился, и губы тряслись. Парень поднял автомат и погрозил, но Ольга не сдвинулась с места, тогда, всхлипнув, он подошел к печи, влез на деревянную скамейку и встал на носки, чтобы заглянуть на полати.

Наверху было темно, и Ванька почти ничего не увидел. На полатях, вонявших сырым тряпьем, лежал какой-то темный узел, скрытый старым полушубком, торчал край закопченного чугунка, в углу, у стены, притулилась стопка газет, стянутых бечевкой. Но света керосинки, оставленной на столе, было слишком мало, чтобы рассеять тьму, а свечка, догоравшая на холодильнике, едва теплилась крохотным синеватым огоньком.

— Что там? — спросила Ольга.

— Не видно, — досадливо сказал Ванька, вытянул вперед автомат и ткнул полушубок стволом. Тот уперся во что-то твердое. Ванька потыкал полушубок еще несколько раз, но лежащее под ним не реагировало на толчки и было слишком плотным, тяжелым для кучи никчемного барахла и… неживым.

Господи! Господи!

Уже не думая, что Ольга может внезапно столкнуть его со скамейки, Ванька забросил автомат за спину, спихнул на пол чугунок, зазвеневший колокольным набатом, а потом схватился за край полушубка и потянул. Завернутый в него предмет не поддавался. Ванька заскрежетал зубами и стал ожесточенно дергать, не заметив, как Ольга скользнула к подполу. Но едва она попыталась вытолкнуть из скобы вилку, Ванька обернулся и заорал:

— А ну, не трогай!

Неловко повернувшись, парень стал в панике дергать ремень своего АКС, оступился и едва не слетел со скамьи. Схватившись за край полатей, он больно ударился о них подбородком и, матерно выругавшись, неуклюже приземлился на пол, а потом с перекошенным от ярости лицом двинулся на перепуганную пятившуюся Ольгу. Что бы ни лежало там, наверху, оно могло подождать. Сперва надо разобраться с этой…

— Я же сказал: не рыпайся, — яростно прошипел Ванька. — Ты что, меня не…

Внезапный треск заставил его замолчать на полуслове, а потом Ванька заорал.

Простреленные, наполовину сгнившие доски полатей не выдержали находившейся на них тяжести и проломились. Вниз с грохотом полетели стеклянные банки, кастрюли, брызнули высыпавшиеся из какой-то тары гвозди и железные скобы, но самым страшным стал тяжелый удар рухнувшего тела. Зацепившийся за обломок доски полушубок больше не скрывал своего содержимого.

Алексей отчаянно долбился в крышку подпола, а вилка, служившая запором, после каждого удара сгибалась все сильнее и сильнее. Скобы трещали, готовые отлететь, но Ваньке было на это наплевать. Он орал, дико, с девчоночьим повизгиванием, на одной ноте. Его выпученные глаза смотрели в одну точку.

На полу, среди разбросанного хлама лежала мертвая старуха, скрюченная едва ли не колесом. Ее беззубый рот застыл в агонии, вокруг сморщенных губ засохла пена. Один глаз оказался закрыт, второй, закатившийся и страшный, был словно направлен внутрь мозга. Из-под темного платка выбивались седые волосы, а тонкие сморщенные пальцы сжались, словно птичьи лапы. Старуха походила на ведьму, страшную, опасную, и Ванька, оседая на пол, тихо завыл, подумав, что сейчас она вскочит на ноги, вытянет свои когтистые лапы и высосет всю его кровь, сверкая закатившимся вверх глазом.