Елена Михалкова - Человек из дома напротив

– Ты не думаешь, что это бравада? Мужик ее обидел, она не сочла нужным скрывать удовлетворение от его смерти.

Сергей покачал головой.

– Девица получала удовольствие от происходящего. Я видел такое и прежде – демонстративный тип личности, знакомая история – а Урюпину сталкиваться не приходилось. Он за этим меня и позвал: сверить ощущения. Сенцова упивалась тем, что мы все понимаем, но ничего не можем сделать. Ей требовалось признание, и она его получила. А потом спокойно ушла.

Илюшин задумался.

Зима. Вечер. Фонари освещают заснеженный парк. В переполненном вагоне пьяница пристает к некрасивой девушке, пытается приобнять ее, она бьет его по рукам. На остановке он вываливается в парк. Она выходит за ним.

– Ты хочешь сказать, – начал он, – что, отойдя от трамвая, ваша Сенцова вернулась к несчастному алкоголику и нанесла ему пятнадцать ударов ножом? Пятнадцать, я не ослышался?

– Звучит странно, понимаю.

– А зачем она вообще приехала туда вечером?

– Говорит, в церковь ходила, – усмехнулся Бабкин. – Я проверил: храм действительно был открыт в это время. Но Сенцову там никто не вспомнил.

Девушка замерла возле двери, из-за которой доносились голоса. Она умела передвигаться бесшумно – навык, до предела развитый в детдоме, – и кожей чувствовать опасность. Там, куда она попала в двенадцать лет, люди делились на две категории: тех, кто будет бить тебя, и тех, кого будут бить рядом с тобой. Примитивная классификация, но проверенная.

В те времена она дралась редко, но с таким остервенением, что другие дети быстро приучились обходить ее стороной. Прозвище «Дура» ей дали не за тупость, а за презрительное равнодушие к последствиям своих поступков.

Воспитательниц она с первого дня попросила называть ее Нютой. Они, наивные, растрогались: решили, что Нюта и есть ее домашнее имя.

Девочка их перехитрила. Спрятала Аню, запечатала в волшебном фонаре, что хранился у Мельниковых. Если включить фонарь, промелькнет ее тень на стене среди карет и ажурных замков и исчезнет.

К людям вышла Нюта: серая мышь, тихоня с уехавшей кукушечкой. Ткнешь в мышку пальцем – тебя укусит взбесившаяся крыса. А не тыкай, не подходи, зенки наглые не пяль!

Мышь Нюта стояла за дверью кухни и прислушивалась.

– Разделимся, – сказал парень с обманчиво легким голосом. – Рабочая версия: исчезновение Сафонова – дело рук собственника. Я выясню, кто он и где находится, а ты берешь себе Сенцову и выжимаешь из покойницы все что можно.

– Будет повод пообщаться с Урюпиным, – согласился второй голос, низкий, сосредоточенный.

Она попятилась, присела на корточки и тщательно протерла бумажным платком телефонный аппарат, стоявший на полу. Вернуть его на полку? Эти двое могут заметить, что в холле что-то изменилось.

– А что насчет мужа Порошиной? С ним будешь разговаривать ты или мне съездить?

Ответа его собеседника девушка уже не слышала: она отступила к двери и исчезла.

…Я очнулся в троллейбусе – словно вынырнул из сна. Снилось что-то важное. Но я совершил ошибку: пытался резко вытащить увиденное из памяти. В этом отношении сны подобны ящерицам: они не терпят, когда их грубо хватают, и оставляют ловцу лишь мертвый хвост.

За окном подпирала небо гигантская башня Триумф-Паласа. Я был в хорошо знакомом районе, на Соколе.

Как меня сюда занесло?

Прошлое выплывало обрывками, словно лоскуты размокшей газеты, которые проносит течением мимо потерпевшего кораблекрушение. Я мог прочесть лишь отдельные фразы.

Как я выбрался из квартиры? Помню, что дверь удалось выбить. Правая нога до сих пор побаливала, а ведь я собирался завтра принять участие в скачках…

Минуту! Какие скачки? Я никогда не учился ездить верхом.

Голова болела так, словно накануне ее использовали вместо мяча в футбольном матче. Я пощупал лоб справа – ох и шишка! Кто-то ударил меня над виском… Если я напрягусь, смогу вспомнить его лицо.

Как я оказался в троллейбусе – вот вопрос.

Очевидно, мне удалось избавиться от веревки. Я сбежал – откуда? когда это произошло? – и зачем-то сел в троллейбус, идущий… Идущий куда?

Что это за маршрут?

– Шестьдесят пятый, голубчик, – ласково ответила сидящая рядом женщина, и стало ясно, что я говорил вслух.

Итак, я приближаюсь к метро «Аэропорт». Или, если посмотреть с другой стороны, я уезжаю из Серебряного Бора.

Мелькали осенние деревья за окном, гудели машины, и движение понемногу убаюкивало меня. Как хорошо сидеть, уставившись в окно, и ни о чем не думать. Даже грубая тяжесть в затылке понемногу отпускала.