Маттиас Эдвардссон - Почти нормальная семья

— Это и вправду самое важное? Почему тогда меня не покидает ощущение, будто все уже решили для себя вопрос, что же именно произошло?

— Кто это — все?

— Полиция, прокурор — типа весь мир.

Блумберг ерзает на месте, но голос его звучит так же предельно уверенно, как и раньше:

— Это называется confirmation bias. Когда у человека есть теория и он отбрасывает все, что ее опровергает. Весьма распространенное явление. И это не обязательно делается сознательно. Чаще всего нет.

— Но ведь следствие должно вестись объективно?

Он пожимает плечами:

— Мы говорим о людях. Все мы просто-напросто люди.

Потом он трогает рукой золотую цепь на шее и собирается с духом, прежде чем сбросить на меня свою маленькую бомбу:

— Линда Лукинд.

Он ждет, не спуская с меня глаз.

— А что с ней такое? — спрашиваю я.

— Ты ее знаешь?

— Ну, в каком смысле — знаю. Лунд — маленький…

— Поселок.

Блумберг откидывается назад, подмигивая мне одним глазом:

— Рассказывай, Стелла. Ведь ты общалась с Линдой Лукинд?

— Общалась? В общем, я знаю, кто это.

— Знаешь?

Блумберг медленно кивает. Вопрос в том, что ему известно.

— Встречалась с ней пару раз. Не более того.

— Но ты знаешь, что она несколько лет была вместе с Крисом Ольсеном? Они жили вместе.

Я пытаюсь изобразить удивление, но Блумберга оно явно не убеждает.

— Я намерен представить Линду Лукинд как альтернативную подозреваемую.

— Как это? Сдать ее полиции?

Он кивает.

— Ты не можешь так поступить!

Мне становится жарко, голова кружится.

— Но ведь благодаря этому ты будешь свободна, — отвечает Блумберг.

Так он считает, что это Линда убила Криса? Потянувшись за стаканом воды, я проливаю ее на стол, пытаясь налить себе. Блумберг с интересом следит за каждым моим движением.

— Линда Лукинд подала на Криса Ольсена заявление в полицию после того, как они по весне расстались. По ее словам, Ольсен настоящий тиран. Но доказательств не было, так что следствие довольно быстро закрыли. Весомый мотив для мести, не так ли? Вне зависимости от того, правда это или нет. Как считает Лукинд, Ольсен — насильник, который издевался над ней самыми жуткими способами.

— Как считает Лукинд? Так ты думаешь, что это ее фантазии?

Блумберг машет рукой:

— Это не имеет значения. Многое и без того указывает на Лукинд как на виновницу. Мы откопали кое-что против нее.

— В смысле — откопали? — спрашиваю я. — Ты ведь не полицейский. Ты должен защищать мои права, а не изображать из себя следователя.

Он смотрит на меня как на несмышленого ребенка:

— Тем не менее обычно получается именно так. Когда полиция не делает свою работу, мы копаем вместо них. Речь не о том, чтобы засадить Лукинд. Я просто должен позаботиться о том, чтобы существовали обоснованные сомнения в твоей виновности.

По мне течет пот. Воздух кажется душным.

— Нет, — говорю я. — Так нельзя. Не впутывай сюда Линду.

Он смотрит на меня с изумлением:

— Но это может быть твоим спасением, Стелла! Я поговорю с твоей мамой.

— Черт подери, ты же обязан хранить тайну! Я могу добиться, чтобы тебя заменили.

Блумберг складывает руки на животе. Вид у него такой, словно ему жаль меня.

— Ты не представляешь, через что Ульрике пришлось пройти ради тебя.

— Что ты хочешь сказать?

Он отодвигает стул и поднимается.

— О чем ты говоришь, черт подери? — спрашиваю я.

Мою маму волнует только она сама и ее карьера. Через что, собственно, ей пришлось пройти ради меня?

— Я еще вернусь, — говорит Блумберг.

Обернувшись, он стучит по стеклу.

— Ты тоже так думаешь, да? — спрашиваю я.

— Думаю — что?

— Ты тоже думаешь, что я его убила?

В воскресенье мы с Аминой встретились, чтобы поесть гамбургеры. В кафе стоял запах пота и фритюра. Люди за столиками — взлохмаченные, с красными прожилками в глазах — вели неспешные разговоры.

Амина схватила меня за руку:

— Что-нибудь было?

Я резко поставила поднос на стол:

— Нет, я же сказала.

— Да брось, что-то ведь было? — продолжала настаивать она. — Он тебя лапал?

Чуть раздраженное любопытство, ни капли энтузиазма.

— Ты что, ревнуешь?

— Прекрати.

Амина — единственный человек на свете, который ест гамбургер ножом и вилкой. Она вонзила вилку в гамбургер и принялась пилить его ножом.

— Прости. Я не собиралась идти к нему домой. Мы просто договорились разделить расходы на такси.

— Да перестань. Я не ревную.