Маттиас Эдвардссон - Почти нормальная семья

Блумберг развел руками:

— О чем, собственно, речь?

Мне удалось пробудить в нем неуверенность. Кто-то из философов сказал, что знания — сила. Так и есть, это точно. Незнание других — мощный фактор власти.

— А что, если это действительно сделала я?

Блумберг мгновенно преобразился. Пять минут назад он гордо вошел в помещение, как слегка поджаренный в солярии альфа-самец, теперь же он более всего напоминал растерянного бледного мальчишку.

— А зачем тебе было это делать? — спросил он.

Вопрос, конечно, хороший.

Винни-Пух притаскивает мне книгу, в которой триста страниц. Плотный текст без диалогов. Я с жадным любопытством перелистываю страницы. Читаю первую фразу: «Стояло странное удушливое лето — то лето, когда супругов Розенберг отправили на электрический стул, а я не знала, что делаю в Нью-Йорке» [18] Сильвия Плат . Под стеклянным колпаком. .

Полгода назад я просто рассмеялась бы. Если бы учитель принес мне книгу пятидесятилетней давности с длинными предложениями и намеками, которых я не понимаю, я сочла бы это неудачной шуткой. Даже если бы у учителя была челка а-ля Тинтин, вид как у певца из молодежной группы и прозвище Винни-Пух.

Правда, Винни-Пухом его зову только я, но все же.

Даже не вспомню, когда я в последний раз прочла целую книгу. Мне как-то не удается сосредоточиться. После нескольких минут мысли улетают прочь, я забываю, что прочла, и приходится начинать сначала. Но здесь все совсем по-другому. Мне так не хватает чего-нибудь, что могло бы хоть на время отвлечь меня от моих размышлений. Я так устала от самой себя.

— Как тебе удалось уговорить прокурора?

— Это оказалось непросто. Ей обязательно было знать, что это за книга, какова цель чтения, связь с курсом и все такое. Но в конце концов все же удалось.

— Спасибо, Винни-Пух!

Он улыбается, вид у него довольный. Его не раздражает, что я зову его Винни-Пухом. Когда он представился мне как Бьёрн [19] Бьёрн ( шв. Björn) — медведь. , я спросила, есть ли у него уменьшительно-ласкательное прозвище.

— Нет, я Бьёрн, — ответил он.

— Только Бьёрн?

И я твердо решила дать ему прозвище. Обожаю прозвища. В младших классах меня называли Звездой, узнав, что означает мое имя, но вскоре это уже стало звучать слишком пафосно. Амину я часто называла Мини — пока папа не сказал, что Дино это не нравится. Этому человеку по любому поводу надо иметь собственное мнение! Сам он называет Амину «мой питбуль».

Но Винни-Пух и вправду похож на Винни-Пуха — мягкий, симпатичный, с круглыми щечками. Интересно, скучала бы я по нему, если бы мы познакомились в другой ситуации? Если бы мы находились где-то в другом месте? Если бы не камера, и запах, и мысли, разрывающие мозг на тысячу частей? Вероятно, нет. Если бы я встретила Винни-Пуха летним вечером на веранде ресторана, то, скорее всего, даже не обратила бы на него внимания.

Теперь же я пододвигаюсь так близко, как это только возможно, — чтобы он ничего себе не вообразил и не начал говорить о сексуальных посягательствах.

— А что это за книга? — спрашиваю я, пробегая глазами текст на задней стороне обложки.

— Классика феминизма.

Я приподнимаю бровь.

— Попробуй. Думаю, она тебе понравится.

В передвижном киоске я покупаю большую колу и два «Дайма». Охранница, которая запирает меня, — новичок. Видимо, одна из тех бесконечных работников на лето, которые то появляются, то исчезают во время отпусков. Она с ужасом смотрит на меня, когда я возвращаюсь к своим девяти метрам запаха. Новенькая стоит в дверях, и я чувствую, как ее взгляд ползет по мне, будто перепуганный червяк.

— Что такое, черт подери? — спрашиваю я.

Ее голова откидывается назад. Глаза широко распахнуты.

Она выглядит как самая обычная девушка. Из тех, что окончили школу с хорошими оценками, покупают одежду в «Nelly» и «Vero Moda» и любят тексты Хокана Хельстрёма, потому что он точно знает, как обстоят дела. В другой жизни мы с ней наверняка подружились бы.

— Ничего, — отвечает она, прикрывая лицо рукой. — Ничего.

Потом она громыхает ключами, все больше нервничая. Когда замок защелкивается, я кидаюсь на кровать в полный рост, уткнувшись в книгу, набив рот шоколадом и колой. Наконец-то мне удастся хоть ненадолго сбежать от самой себя. Благодаря книге в моем сознании открывается совсем иной мир, и я с головой окунаюсь в него. Мне не хочется возвращаться назад, к этой трижды проклятой камере.

Когда я читаю, то даже запаха не ощущаю.