Анна Данилова - Неаполитанская кошка

Вот так захотелось сладкого!

Лада сказала, что сейчас принесет все, что у нее есть, но остаться у меня на ужин не может, у нее полно домашних дел, она «просто зашивается», что-то там надо погладить, помыть, приготовить…

Мысль, что мне придется ужинать одной и что одиночество и тоска снова вернутся и поселятся в моем доме, была просто невыносима. Но надо было снова учиться жить так, как я жила до этого, до моей безумной поездки в Неаполь.

Да, теперь не было Алика, и хотя мы с ним виделись нечасто, но я все равно знала, что он есть и, если что, я всегда могу с ним поговорить, встретиться.

Словом, он был, а теперь его не стало.

Его худенькое мальчишеское тело и умная голова с черными кудрями покоилось под землей, и когда я только думала об этом (а воображение у меня очень даже богатое!), меня брала оторопь.

И какое счастье, что я как-то резко и даже неожиданно для себя порвала с Гольдманом! Словно кто-то руководил мною, как куклой-марионеткой. Но кто? Неужели все-таки в кои-то веки сработал инстинкт самосохранения?

Мне до сих пор было не по себе, когда я вспомнила с опозданием, что взяла да и назвала Мишу «бабником»!

Лада пришла с корзинкой, в которую положила куски пирога, корзиночки с кремом, сырники, даже сделанный вручную зефир!

— Что-то ты неважно выглядишь, — сказала она, выкладывая вкусности на стол. — Как прошел день? Что нового?

— Все плохо, Лада. Вчера похоронила друга, Алика, сегодня дала отворот-поворот Гольдману, за которого собиралась выйти замуж. Ну и еще кое-что, так, по мелочи, узнала… Жизнь, Ладочка, она такая интересная штука!

Но Лада вечером не принадлежала мне, ей надо было срочно возвращаться домой, в семью. Поэтому, извинившись, что не может поужинать со мной, она клюнула меня в щеку и убежала. Закрывая за ней ворота, я усмехнулась, вспоминая, что еще недавно вполне допускала, что она разведчица-шпионка!

Вот так же беспечно она заявилась ко мне не так давно с лимонным кексом… Господи, да неужели все это было со мной?

Вернувшись в дом, я нагрузила на поднос еду и устроилась в гостиной перед телевизором.

Повсюду в доме горел яркий свет, на экране мелькали кадры какого-то сериала, а я, забыв всякий стыд и совесть, с аппетитом уплетала свои отбивные с макаронами, поглядывая на блюдо с Ладкиным десертом. Неужели стресс может выражаться таким странным образом?

Насытившись, я с трудом поднялась, отнесла поднос с грязной посудой на кухню, налила себе горячего чаю и собралась уже было вернуться на диван, как услышала шум подъезжающей машины.

Это мог быть только Гольдман. Ну да, точно, вон его машина за воротами. Не открою.

Раздался телефонный звонок.

— Не открою, — сказала я в трубку, даже не собираясь выслушивать Мишку. — Напрасно приехал.

— Открой, Зоя. Это я, Гена.

Я только тогда взглянула на дисплей — там высветилось «Гена З.». И как это я не заметила раньше?

Надо же, как интересно устроен мозг — на подсознательном уровне поджидала Гольдмана, знала, что он не может не приехать мириться, потому ни на телефон не посмотрела, да и машину Зотова в темноте приняла за Мишкину.

— Прости, Гена. Это я не тебе…

— Да я так и понял.

Какое же счастье, что это не Гольдман! Гена — вот кто составит мне компанию! Вот с кем мы выпьем чаю!

Я бросилась открывать.

— Привет!

— Привет! — Гена приехал с букетом полевых цветов. Наверняка купил у бабушек возле метро еще днем. — Держи!

— Какая прелесть! Спасибо, Гена!

Он выглядел не так, как всегда. Нарядно. Под легкой замшевой курткой, которую он надел (и это несмотря на теплый июнь!), скорее всего потому, что она была новая и красивого шоколадного цвета, виднелась голубая сорочка. Темно-синие джинсы еще хранили следы складок на тех местах, где образовались загибы еще при упаковке. Достал откуда-то новые, из целлофанового пакета, для такого вот случая. Для свидания!

Будь я в другом настроении, не такая кислая, то от души посмеялась бы над таким праздничным, торжественным «прикидом» Зотова.

Но тем вечером мне действительно было одиноко и страшновато — я стопроцентно была уверена в том, что с минуты на минуту объявится Миша.

Не могу сказать, что была зависима от него эмоционально, как у меня это случилось с Алексом, нет.

Скорее, я просто жалела его. И эта моя жалость была связана с тем, что в глубине души я все-таки верила в то, что Миша меня любит.

Получалось, что разумом я отвергала это, не верила в его искренние чувства ко мне, а сердце подсказывало мне, что это любовь. Ну а если уж и не любовь, то точно такая же человеческая жалость и нежность к женщине, которая тебе нравится и которая притягивает к себе своей вдовьей незащищенностью и доступностью.