Анна Данилова - Неаполитанская кошка

— Может, два из них и заросли бы со временем, но все равно остались бы едва заметные полоски, а вот третий, тот, что над пупком, честно тебе скажу, там я полоснула глубже, чем хотела. Так уж получилось. — Она отвечала как-то рассеянно.

Спрашивать, заплатил ли им с Ромой Алекс, я, конечно, не стала. Зачем портить отношения с человеком, который помог нам с Алексом познакомиться? К тому же я собиралась вернуться на работу, а это означало, что, скорее всего, я буду работать снова вместе с Ларой.

Думаю, что он предложил ей денег, а она отказалась, в отличие от Ромы. Вот тот точно взял. И он же, получается, разболтал…

Я уже была у двери, взялась за ручку, как вдруг услышала:

— Говорят, он за тобой полетел в Италию… Я про Алика… Это правда?

— Да, правда. Незадолго до поездки мы с ним встретились, у меня была жуткая депрессия… Мы с Аликом пили чай как раз на его квартире, там, где… Словом, он понял, что мне совсем плохо и сделал мне предложение… Не знаю, как сказать…

— Да я понимаю… Он и Димке моему говорил, что боится за тебя, за твое психическое здоровье, ты уж извини… Он, видимо, хотел предложить тебе брак как защиту. Хотел взять тебя под свое хрупкое крыло. Я правильно поняла?

— Да, именно так все и было. Еще он сказал, что мне не мешало бы сменить обстановку… — Спасительная ложь полилась сладким сиропом, я мысленно просила прощения у Алика. — Я сказала, что хотела бы полететь в Неаполь. Мы хотели вместе. Но у него что-то там не получилось, и он прилетел туда позже… И вот тогда-то и произошел этот несчастный случай.

— Его ограбили?

— Да… — едва слышно прошептала я, теряя силы и терпение. — Мы похоронили его вчера.

— Да, Дима мне рассказывал, он тоже там был и… видел тебя. Ладно, подруга, не грусти. Надо жить дальше.

— Ты возьмешь меня к себе? Как раньше?

— Конечно, возьму. О чем речь? Все, Зоенька, мне пора идти. Через час операция, надо подготовиться…

Мы распрощались, и я ушла.

Когда я шагала по коридору, было такое ощущение, будто бы увязаю в паутине все глубже и глубже, и паутина вязкая, липкая и черная…

Я потеряла сознание.

Очнулась я в кабинете Гольдмана, на диване. Он сидел тут же, за своим столом, и что-то печатал на компьютере.

— Миша? Что я здесь делаю? — Я никак не могла вспомнить, что со мной произошло.

Одно радовало, что я все-таки в кабинете, а не в реанимации. Значит, жить буду.

— Ты в обморок грохнулась.

Он подсел ко мне, наклонился, чтобы поцеловать.

Я в тот момент почувствовала себя такой слабой и беспомощной, всеми преданной, обманутой и брошенной, что мне захотелось вцепиться в Мишу и попросить хотя бы его не бросать меня.

Видимо, это мое состояние, уязвимость были написаны на моем лице, потому что Миша приподнял меня, крепко обнял и начал говорить именно то, что мне требовалось в эту минуту: что он любит меня, что никогда не бросит, что постарается сделать все, чтобы я была счастлива.

Когда-то эти же слова я слышала от человека, которого любила и который, как мне казалось, любил меня. И если бы Алекс тогда, в то время как Миша обнимал меня, вошел в кабинет, живой и здоровый, и бросился ко мне, то как бы я поступила?… Что сказала бы Мише? С кем бы осталась?

Многие женщины, с которыми я была знакома, разочаровавшись в любви, говорили о том, что были ослеплены своими чувствами, страстью, а потому ничего не соображали. Что мозги просто отключались. И считали своим долгом предупредить других женщин никогда не поддаваться чувствам, и прежде чем принять решение, кого выбрать, хорошенько подумать, достоин ли этот мужчина тебя, можно ли на него положиться, не сделает ли этот брак (или связь) тебя нищей, слабой, униженной.

Алекс для меня превратился в призрак, в какой-то фантом, который постоянно ускользал от меня. И когда я вспоминала о том, как он бросил меня в том доме в Неаполе, который как будто бы подарил мне (хотя мне начинало казаться, что и этот факт был плодом моих галлюцинаций!), как оставил одну после ночи любви, мне хотелось забыть его раз и навсегда!

Только подлец мог со мной так поступить. Но что больше всего угнетало — во всем этом не было абсолютно никакого смысла. Что за цель он преследовал, когда подпустил меня к себе? Подарить мне две ночи, чтобы потом исчезнуть?

Я ответила на поцелуй Гольдмана, зажмурившись. Как это делают, бросаясь в ледяную крещенскую прорубь.

Пора, пора уже было забыть Алекса и начинать новую жизнь.

— Миша, я бы хотела вернуться к Ларе, я с ней уже поговорила. Она согласна взять меня к себе.